Вилла Рубейн - [27]

Кристиан закончила письмо и пошла к фаэтону. Мистер Трефри сидел под поднятым верхом.

- Вы мне не нужны! - крикнул он конюху. - Залезай, Доминик.

Кристиан сунула ему в руку письмо.

- Передайте ему это, - сказала она и вдруг, охваченная страхом, прильнула к его руке. - О дядя, будьте осторожны!

- Крис, раз уж я ради тебя взялся за это...

Они с грустью поглядели друг на друга. Потом, покачав головой, мистер Трефри взял вожжи.

- Не беспокойся, дорогая, не беспокойся! Но-о-о, кобыла!

Экипаж рванулся в темноту, разбрасывая колесами гравий, и исчез, качнувшись между черными стволами у входа в сад.

Кристиан стояла, прислушиваясь к удалявшемуся топоту копыт.

Раздался шелест белой ночной рубашки, тонкие руки обхватили Кристиан, лица коснулись пряди волос.

- Что случилось, Крис? Где ты была? Куда уехал дядя Ник? Ну, скажи!

Кристиан отпрянула.

- Не знаю, - сказала она. - Я ничего не знаю!

Грета погладила ее по лицу.

- Бедная Крис, - прошептала она. Белели ее босые ноги, светились золотом волосы на фоне ночной рубашки. - Пойдем спать, бедняжка Крис!

Кристиан засмеялась.

- Ты мой маленький белый мотылек! Посмотри, какая я горячая. Ты спалишь свои крылышки!

XVI

Гарц одетый лежал на постели. Гнев прошел, но он чувствовал, что скорее умрет, чем уступит. Вскоре на лестнице послышались шаги.

- Мосье!

Это был голос Домииика; на его освещенном спичкой лице застыло выражение иронического неодобрения.

- Мой хозяин, - сказал он, - шлет вам привет; он говорит, что времени терять нельзя. Вас почтительнейше просят сойти вниз и ехать с ним!

- Ваш хозяин очень добр. Скажите ему, что я сплю.

- Э, мосье, - сказал, кривя губы, Доминик, - я не могу вернуться с таким ответом. Если вы не пойдете, я должен передать вам вот это.

Гарц вскрыл письмо Кристиан.

- Иду, - сказал он, кончив его читать.

Когда они выходили из калитки, били часы. Из темной пещеры фаэтона донесся отрывистый голос мистера Трефри:

- Поторапливайтесь, сэр!

Гарц сунул внутрь рюкзак и сел.

Фигура его спутника качнулась, ремень кнута скользнул по боку пристяжной. И когда экипаж помчался, мистер Трефри, спохватившись, крикнул:

- Эй, Доминик!

С запяток донесся дрожащий, иронический голос Доминика:

- M'v'la, m'sieur {Я тут, сударь (франц.).}.

Мелькали темные ряды притихших домов, и люди, еще сидевшие в освещенных кафе, провожали глазами экипаж, не отнимая стаканов от губ. Узкая речка неба вдруг раздалась и стала огромным прозрачным океаном, в котором трепетали звезды. Экипаж свернул на дорогу, ведущую в Италию.

Мистер Трефри дернул поводья.

- Но! Вперед, упрямицы!

Левая лошадь, вздернув голову, тихонько заржала; в лицо Гарца шлепнулся клочок пены.

Художник поехал под влиянием порыва - не по собственной воле, а потому, что так велела Кристиан. Он был зол на себя, его самолюбие страдало, потому что он разрешил себе принять эту услугу. Быстрое и плавное движение сквозь бархатную темь, отбрасываемую по обе стороны летучим светом фонарей; упругий душистый ветер, бьющий в лицо, ветер, целовавший вершины гор и заразившийся их духом; фырканье и сопение лошадей, дробный стук их копыт - все это вскоре привело его в другое настроение. Он глядел на профиль мистера Трефри, на его бородку клинышком, на серую дорогу, смело устремившуюся во мрак, на фиолетовые нагромождения гор, вздыбившихся над мраком). Все казалось совершенно нереальным.

Славно только сейчас вспомнив, что он не один, мистер Трефри неожиданно обернулся.

- Скоро дело веселей пойдет, - сказал он, - под уклон покатимся. Дня три я уже на них не выезжал. Но-о-о, лошадки! Застоялись!

- К чему вам из-за меня причинять себе такое беспокойство? - спросил Гарц.

- Я уже старик, мистер Гарц, а старику простительно время от времени делать глупости.

- Вы очень любезны, - сказал Гарц, - но я не нуждаюсь в одолжениях.

Мистер Трефри пристально посмотрел на него.

- Так-то оно так, - сказал он сухо, - но видите ли, следует подумать и о моей племяннице. Послушайте! До границы осталось еще миль сорок, мистер Гарц; доберемся ли мы до нее - это еще бабушка надвое сказала... так что не портьте мне прогулки!

Он указал налево. Гарц увидел, как сверкнула сталь: они уже пересекали железную дорогу. Над головой гудели телеграфные провода.

- Слышите, - сказал Трефри, - но если мы вскарабкаемся на эту гору, то тогда успеем!

Начался подъем, лошади пошли тише. Мистер Трефри достал флягу.

- Неплохое зелье, мистер Гарц... попробуйте хлебнуть. Не хотите? Материнское молочко! Хороша ночка, а?

Внизу в долине светилась паутинка молочно-белой дымки, поблескивавшей, словно росинки на траве.

И два человека, сидевших бок о бок такие несхожие ни лицом, ни возрастом, ни сложением, ни мыслями, ни жизнью), почувствовали, что их тянет друг к другу, словно в движении экипажа, фырканье лошадей, огромности ночи и беспредельной неизвестности они нашли что-то, что доставляло радость им обоим. Их обволакивал пахнувший клеем пар, который шел из лошадиных ноздрей и от боков.

- Вы курите, мистер Гарц?

Гарц взял предложенную сигару и прикурил ее от горящего кончика сигары мистера Трефри, чья голова и шляпа напоминали какой-то гигантский гриб. Вдруг колеса затряслись по камням, экипаж стало бросать из стороны в сторону. Испугавшиеся лошади рванулись в разные стороны, потом понесли вниз, в темноту, мимо скал, деревьев, строений, мимо освещенного дома, который мелькнул желтой полоской и исчез. С грохотом и звоном, оставляя шлейф пыли, разбрасывая камешки, раскачивая фонари, бросавшие по сторонам дрожащие оранжевые пятна света, экипаж мчался вниз, нырял и подпрыгивая, словно лодка по волнам. Весь мир, казалось, раскачивался, танцевал, приседал, прыгал. Только звезды были недвижимы.