Вилла «Грусть» - [7]

— Она прекрасная актриса. — Мадейя смотрит мне в глаза, и я вижу, как взгляд его заволакивается туманом. — Вас зовут Хмара, не так ли? — Туман вдруг рассеивается, глаза вспыхивают голубым холодным огнем. — Хмара… в самом деле Хмара, да?

Я чуть слышно отвечаю «да». Жесткий огонек потух, взгляд снова затуманился, расплылся. Он, безусловно, обладает способностью наводить свои глаза на резкость, как бинокль. Когда он хочет отстраниться, его взгляд становится туманным и все вокруг кажется смутным, бесформенным. Я хорошо знаю этот прием, потому что сам частенько так делаю.

— Когда-то я знавал одного Хмару в Берлине, — говорит он мне. — Правда, Ильзе?

Его жена полулежит в шезлонге на другом конце веранды, болтая с двумя молодыми людьми. Она оборачивается с улыбкой.

— Правда, Ильзе? Я когда-то знавал одного Хмару в Берлине?

Она смотрела на него все с той же улыбкой. Потом отвернулась и продолжила свой разговор. Мадейя пожал плечами и обеими руками взялся за трость.

— Правда-правда… тот Хмара жил на Кайзер-аллее… Вы мне не верите, да?

Он встал, потрепал Ивонну по щеке, отошел к балюстраде и застыл, огромный, грузный, глядя на залитый луной парк.

Мы сидели рядом, на пуфах, и она опять положила голову мне на плечо. Молодая черноволосая женщина с таким большим вырезом на платье, что видны были ее груди (готовые при каждом резком движении выскочить из декольте), протянула нам два бокала с чем-то розоватым. Женщина захлебывалась от смеха, целовала Ивонну и упрашивала нас по-итальянски попробовать коктейль, который она приготовила «специально для нас». Ее звали, если мне не изменяет память, Дэзи Марчи. Ивонна объяснила мне, что она сыграла в фильме главную роль и тоже станет знаменитостью. Ее знают в Риме. Женщина уже отошла от нас и, смеясь еще громче, встряхивая длинными волосами, направлялась к стройному мужчине лет пятидесяти с узким лицом, стоявшему в проеме стеклянной двери с бокалом в руке. Это был голландец Гарри Дрессель, один из актеров, снимавшихся в фильме. Остальные сидели в плетеных креслах или стояли, облокотившись о балюстраду. Какие-то женщины обступили жену Мадейи, по-прежнему улыбавшуюся с отсутствующим видом. Из гостиной доносился приглушенный гул голосов и монотонная, тягучая музыка, только на этот раз бас повторял:

Abat-jour

Che sofonde la luce blu…[1]

Мадейя прогуливался взад-вперед по лужайке с маленьким лысым человечком, едва достававшим ему до плеча, так что, разговаривая с ним, Мадейе все время приходилось наклоняться. Так они прохаживались перед верандой: Мадейя, ссутулившийся и отяжелевший, а собеседник, вытянувшийся, чуть ли не поднявшийся на цыпочки. Человечек гудел как шмель и только одну фразу произносил по-человечески: «Va bene Rolf… [2] Va bene Rolf… Va bene Rolf… Va bene Rolf».

Пес Ивонны лежал на краю веранды в позе сфинкса и следил за ними, поводя головой из стороны в сторону.

Где же мы были? В самом центре Верхней Савойи. Но сколько бы я ни успокаивал себя, повторяя: «В самом центре Верхней Савойи», — мне все равно вспоминаются Карибские острова или африканская колония. Где еще может быть этот мягкий, всепоглощающий свет, эта ночная синева, когда все фосфоресцирует: и глаза, и кожа, и шелковые платья и костюмы? Здесь от каждого человека исходило таинственное излучение, электрический разряд, и каждое движение могло вызвать замыкание. Некоторые имена до сих пор хранятся в моей памяти, жаль, что я сейчас уже не вспомню их все, не то по-прежнему повторял бы их перед сном, неважно, кому они принадлежат, мне нравится их звучание; они напоминают о разноплеменных сборищах небольших свободных портов или заморских картелей: Гай Орлов, Перси Липитт, Освальд Валенти, Ильзе Корбер, Ролан Витт фон Нидда, Женевьева Буше, Геза Пельмон, Франсуа Брюнхард… Что с ними сталось? Зачем их воскрешать, разве мне есть что сказать им при встрече? Даже тогда, почти тринадцать лет тому назад, они мне показались безнадежными прожигателями жизни. Я наблюдал за ними, вслушивался в их разговоры, когда тени от китайского фонарика скользили по их лицам и по обнаженным плечам женщин. Каждому я придумывал прошлое, объединяющее его с остальными, мне хотелось бы узнать от них все подробности: когда, например, Перси Липитт познакомился с Гаем Орловым? И знакомы ли они оба с Освальдом Валенти? Кто представил Мадейе Женевьеву Буше и Франсуа Брюнхарда? Благодаря кому из шестерых Ролан Витт фон Нидда вошел в их круг? (А я не помню!) Как могут разрешиться все эти бесчисленные загадки, сколько лет плетется эта паутина — десять, двадцать?

Было поздно, и мы разыскивали Мейнта. Его не было ни в саду, ни на веранде, ни в гостиной. Машины тоже не было. Мадейя, стоявший на крыльце в обнимку со светловолосой коротко остриженной девицей, заявил, что Мейнт только что уехал с Фрицци Тренкером и уж точно больше не вернется. Он захохотал, и его смех меня очень озадачил.

— Мой старческий посох, — пояснил он, опершись на плечо девушки. — Вы поняли, что я хочу сказать, Хмара?

Внезапно он развернулся и пошел от нас прочь по коридору, все сильней наваливаясь на плечо девушки, похожий на ослепшего боксера.