Вильгельм Завоеватель - [10]

Благодаря путешествиям паломников наметились главные пути сообщения по Европе, с севера на юго-запад и юго-восток, вдоль которых в местах остановок появились храмы, ставшие средоточием церковной культуры. Эти пути приблизительно совпадали с сетью древнеримских дорог из Парижа в Испанию через Тур, Пуатье, Бордо, в Овернь через Невер, в Марсель через долину Роны, в Италию через Мон-Сени. Однако движение путников не всегда строго совпадало с этими направлениями, маршруты менялись: стоило лишь какому-нибудь разбойнику возвести на холме сторожевую башню, как путникам приходилось делать большой крюк, огибая ее. К тому же сколь велико бы ни было число путешественников, их можно было встретить только небольшими группами. Трудности пути усугублялись и тем, что официальные власти не заботились о поддержании дорог в надлежащем состоянии. На многих путях следования старые римские дороги и галльские тропы были заброшены и поросли лесом. Сплошь и рядом проторенная дорога вдруг исчезала, сменяясь тесниной, ненадежным бродом через бурный поток или лощиной, пользующейся дурной славой. «Большая дорога», которая вела из Флера в Домфрон, едва достигала двух метров ширины. По большинству дорог, соединявших деревню с деревней, невозможно было проехать на телеге. Каменные мосты развалились. Если сеньор или местное общество задавались целью устроить что-нибудь взамен такого моста, то довольствовались понтонным мостом, деревянными мостками, а иногда и просто лодкой перевозчика. Около 1000 года мост через Марну близ Mo пришел в столь ветхое состояние, что пользоваться им отваживались только в случае крайней нужды, причем, если хотели пере-браться по нему верхом на лошади, впереди шел проводник, закрывавший по мере продвижения животного дыры в настиле моста доской или своим щитом... К тому же приходилось уплачивать дорожную пошлину, которую взимали по старой памяти вместо прежнего налога каролингских времен, право на получение которого присвоил местный сеньор. На каждой из больших французских рек насчитывались десятки мест, где путнику приходилось раскошеливаться. Платили смотрителю моста, платили перевозчику, которого можно было вызвать, протрубив в сигнальный рожок, висевший на дереве у переправы. И поборы эти становились все более обременительными. В исключительных случаях создавались своего рода ассоциации, соглашения между сеньором и его вассалами, дабы построить ради общего блага мост через реку, за пользование которым не взималась плата.

Передвигались пешком; ездить верхом на муле могли позволить себе только богатые; лошадь была преимущественно боевым конем. Осел, стоивший вдвое меньше, использовался главным образом в качестве вьючного животного. Именно поэтому скорость передвижения была чрезвычайно мала: за день проделывали путь километров в тридцать, если ничто не мешало движению. Движение к цели замедлялось и вследствие того, что путнику много раз приходилось делать крюк. Низкая плотность заселения некоторых регионов делала их фактически недосягаемыми ввиду невозможности найти там стол и кров. Потому-то путешественники старались по мере возможности выбирать водные пути, несмотря на большие расходы, сопряженные с использованием речных плавучих средств. Дорого, зато, плывя по реке или морю, за сутки оставляли позади сто и даже сто пятьдесят километров. Сена и Северное море сыграли решающую роль в экономическом подъеме, которым характеризовалось XI столетие.

Терпким, горьким был тогда вкус жизни, которой вечно что-нибудь угрожало, а преобладающим чувством, особенно среди бедняков, было чувство страха... Правда, невзгоды подобного существования людьми того времени, скорее всего, воспринимались не так, как это ощущается нами.

Человек еще долго будет пребывать в состоянии пессимизма, которым преимущественно характеризовалась феодальная эпоха: едва ли кому-то приходила тогда в голову мысль, что «счастье возможно». Начиная с каролингской эпохи Церковь провозглашала консервативный в социальном отношении идеал бедного человека, sanctus pauper, терпеливо сносящего выпавшие на его долю невзгоды, поэтому для него скорее, чем для других, откроются врата Царства Небесного. Идея про-гресса оставалась немыслимой. Человек знал, что рожден, чтобы умереть, и не задумывался над этим. Правда, время от времени эта мысль посещала его, толкая то к исступленному покаянию, то в объятия разнузданных страстей. Но чтобы предаваться глубоким размышлениям на эту тему, жить этим... На то существовали специальные люди — монахи, отшельники, проповедники. В обществе сверху донизу царило насилие. Дрались и убивали друг друга как холопы, так и бароны. Убийца даже похвалялся своей победой. Противников обрекали на медленную смерть в темнице, калечили в порядке отмщения или отправления правосудия. Не усматривали ничего скандального в том, что отец отдавал распоряжение выколоть глаза своему мятежному сыну. Скука, а главным образом уверенность в собственной безнаказанности толкали на подобного рода эксцессы не меньше, чем импульсивность, способность без лишних эмоций видеть кровь и самому проливать ее (к этому привыкали, в частности, на охоте), обычай гордиться физической силой и с презрением относиться к жизни, чему по-своему содействовала и католическая церковь.