Виктория - [2]

Шрифт
Интервал

Муса Джалиль.

Он добился своего. Глаза сначала стали слезиться от ветра, от слабости, от усталости, а потом, уже ползущие по щекам слезы, превратились в слезы отчаяния и безысходности. Ах, ветер! Ветер! Где твои сильные руки, уносящие эти две былинки отсюда навсегда?

Вот она приближается к своим. Одна женщина оглядывается:

— Викачка, рассопливилась!

Это грубо, но почему ей становится так обидно, когда она слышит грубые слова? Ну вот, пожалуйста, слезы потекли еще сильнее, а ведь она не хочет, совсем не хочет плакать. Здесь это не принято, потому что не вызывает сострадания.

Здесь мало сострадания. Но все остальное человеческое — осталось. Но что тогда — осталось?

У него разрывается сердце. Сначала он замечает издалека, что лицо ее немножко изменилось, вот эти тоненькие черточки по краям губ стали чернее, губа дернулась, набухли крылья носа, она выпячивает нижнюю губу и по-детски выдыхает. Теперь он видит ее мокрое лицо: в нем блеснуло солнце. Красный отблеск напугал его. Он поднял глаза к небу и увидел, что небо помрачнело, как ее лицо: закат сегодня малинов и торжествен.

И тут он зарычал. Это не было похоже ни на один из известных природе звуков дикого зверя, он зарычал по-человечьи. Всю кожу его покрыли мурашки, он не мог вытерпеть ее страдания и зарычал в небо всей носоглоткой, плотно сомкнув губы и прикрыв веки.

И в это мгновение что-то произошло в толпе. Люди, до той поры составляющие две плотных стены брыкающихся, толкающихся локтями и бедрами, вожделенных собеседников, вздрогнули, сжались и отделились друг от друга, а затем по ту и другую сторону прохода они стали расступаться, отодвигая других, стоящих сбоку.

Словно огромный шар воздуха оттеснил их, образовав узкий проем, и они бросились друг другу навстречу. Им казалось, что они бегут уже вечность, они приближались друг к другу, протягивая руки и шепча имя.

— Жак.

— Виктория.

Оба они готовы были уже взлететь, в ту секунду, когда налету, наотмашь, всей своей юной плотью не ударились об упругие струны колючей проволоки, преграждающей каждому из них дорогу к счастью. Она застонала, по-младенчески наклонив голову к плечу, лицо ее некрасиво исказилось, губа съехала вправо. Она, все еще протягивая к нему окровавленную руку, пыталась дотянуться до его пальцев. Но ограждение напирало на его грудь, отталкивало его, протыкало его кожу отточенными остриями загнутых гвоздей.

Часовой, дежуривший на вышке в конце прохода, заметил странное движение заключенных и этих двоих, выглядевших отсюда, с вышки, мелкими пыжащимися букашками, пытающихся дотянуться друг до друга своими лапками, громко буркнул:

— Фридрих, куда ты смотришь!

Но увидел, что Фридрих, прогуливается по разделительной полосе между двумя лагерями — женским и мужским — с овчаркой, не слышит его, он пустил автоматную очередь, расстреляв воздух.


Звук ударился о стены каменного замка, что за мостом, на том берегу Эльбы, как раз напротив городской ратуши Торгау, которая виднеется в зарослях старинных буков и вязов на этом берегу.

Оттолкнувшись от стен, звук, преобразился в эхо полетел обратно через узкую прямую речку и утонул в зарослях камыша, не дотянув до ратуши каких-нибудь ста метров.

Волны, впитавшие этот звук, заплескались у ног двух рыбаков, умиротворенно поджидающих плотвичку, стоя на берегу.

— В лагере стреляют, — констатировал толстый немец, что сидел на самодельном сундуке, сбитом им специально для рыбалки, с мягким ковриком на крышке, чтобы мягче было сидеть, — опять кто-то бежал.

— Наверное, лова не будет, — двусмысленно сказал второй, высокий, с длинным обвислым зобом, как у пеликана, очевидно, страдающий болезнью щитовидки, — впрочем, я о рыбе, — поправился он.

— Фроляйн Роза была вчера на мессе? — поинтересовался первый, поднимая из воды грузило и пытаясь поймать поплавок для того, чтобы сложить удочку.

— Она пригласила меня сегодня на пирог. Будут ее родственники: сестра с детьми и этот молодой Ауфенштарг, ее свояк. Не знаю, стоит ли давать ей повод думать…Такое время…Того гляди пошлют на фронт, под русские пули…

В это время толстый, одетый в неудобную бежевую униформу какого-то местного клуба, с изображением белоглавого орла на рукаве, окончательно опутал леской удочку, зацепился ею за прибрежный камыш и начинал испуганно искать виновного в порче лески.

— Черт их дери, — наконец, раздраженно выругался он, — как они мешают мне спокойно жить. Как же от них избавиться! Эти постоянные побеги, эта стрельба! Эрих, вы можете войти в воду?

Эрих Тоггард дернул головой, отчего зоб его задрожал, и посмотрел на свои высокие резиновые сапоги. Он несколько замешкался, но легкий порыв ветра сам собою распутал леску и отцепил ее от осоки, что сняло с него напряжение.

— Так что вы мне посоветуете? — Вновь заговорил он, легко собрав свой скарб, — Может отменить помолвку, что-то я далеко зашел.

— Вера, — проговорил его штандартенфюрер Поппер.

Эрих поднял тонкие длинные брови, вытянул шею и стал казаться еще выше.

— Вера, молодой человек должна быть у вас. Откладывать свою жизнь, значит — сомневаться в исходе войны. А это уже простите…


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.