Викториум - [94]

— Вашбродь, — отвлек меня от мыслей казак, дежуривший за вторым пулеметом, — а слышно что из Стамбула? Когда помощи ждать?

— Рано ты о ней заговорил, казак, — усмехнулся я. — Враг еще под воротами стоит, а ты уже о подкреплениях думаешь. Пока нам тут драться. И драться так, словно помощи и не будет никакой вовсе.

Казак помрачнел и снова уставился на толпу всадников внизу.

Вытащить и второй «гочкисс» наверх было моей идеей. И мне пришлось попотеть, чтобы убедить остальных в ее правильности.

— Поймите, — уверял я офицеров, — от пулемета тут, перед воротами, толку будет мало. Пока их не проломят, он и вовсе не сделает ни единого выстрела. А ведь у нас достаточно патронов, чтобы не задумываться об их экономии.

— Однако, — вполне резонно возражал мне есаул Булатов, — когда враг все-таки ворвется в крепость, его будет просто нечем остановить.

— Вообще-то, — заметил тогда Башуткин, — у нас есть еще «льюис». Но вот к нему как раз патронов не больше чем на десяток дисков. И самих дисков всего два. Его решено было использовать в самом крайнем случае.

— И когда же этот самый крайний случай, — тут же перешел в наступление я, — когда враг прорвался в саму крепость. Тем более что мы можем вести огонь из «гочкиссов» сверху. Бить прямо по головам турок, когда те окажутся по эту сторону стены.

Мы еще долго спорили. Приводили и отметали аргументы. Однако в итоге сошлись-таки на том, что оба «гочкисса» поставят на башне над воротами. А на фланге внутри крепости засядут двое казаков с «льюисом». И когда враг окажется внутри, откроют по нему огонь.

Мне тогда сразу вспомнились слова нищего попрошайки о штурме нашего посольства. О том, как казаки накрывали толпу фанатиков очередями из «льюиса».

Слова молитвы пронеслись над толпой конных воинов. Они сложили ладони лодочкой. Читали по памяти, закрыв глаза. Повторяли ритуальные слова и движения.

— Не проспите, — погрозил я на прощание казакам и спустился с башенки. Там от меня толку никакого — только зря лоб под пули подставляю.

Наконец слова молитвы закончились. И тут же толпа разразилась дикими криками. Наверное, нас осыпали оскорблениями. Но никому из казаков не было до этого дела. Ведь мало кто из них понимал слова, выкрикиваемые левантийцами.

Вопли были прерваны резким окриком. А следом по дереву башенки застучали пули. Густо застучали. Палили левантийцы пачками. Патронов не жалели. Однако пулеметчики пока молчали. Враг были слишком далеко, чтобы уверенно косить его очередями.

— Надеюсь, динамит они с собой не прихватили, — усмехнулся прапорщик Башуткин.

— Я тоже надеюсь на это, — кивнул я.

— Туго там казачкам приходится, — произнес есаул Булатов. — Они и головы скоро поднять не смогут. Так густо турок палит.

— Быть может, пора раскрыть наш главный козырь? — предложил прапорщик, нервно стискивая и разжимая искусственную руку.

Я поглядел на Булатова. Тот дернул себя за длинный ус и кивнул Башуткину. Пора. И тут я был с ним полностью согласен. Пусть и в первые минуты боя, но пора было вводить в дело пушки.

— Орудия на позиции! — тут же заорал громовым голосом прапорщик. — Фитили готовь!

И засуетились приписанные в пушкам казаки. Потянули за веревки, открывая бойницы. Подкатили к ним пушки. Поднесли к запальным отверстиям фитили. И два выстрела почти слились в один. Такими слаженными были действия казаков. Глухо хлопнули в утреннем воздухе снаряды, осыпав турок градом шрапнели. Это должно было стать для них крайне неприятным сюрпризом.

Я слабо представлял себе, что происходит, когда рядом взрывается шрапнельный снаряд. Однако не думаю, что это аппетитное зрелище. Турок, наверное, косило, будто железной косой.

А прапорщик Башуткин уже командовал новый залп. Отпрыгнувшие после выстрела орудия вернули обратно. Но лишь для того, чтобы они снова прыгнули назад, выплюнув свой смертоносный заряд.

Теперь к глухим разрывам шрапнельных снарядов добавился новый звук. Крики и стоны раненых. Особенно страшно кричали умирающие кони. Почти как люди. Только намного громче и пронзительней.

— Мучаются, твари, — как будто мысли мои прочел есаул Булатов. — И за что их так жестоко? Ни в чем ведь лошади не виноваты.

Я мог только пожать плечами в ответ. Война — жестокая штука. И никого она не щадит. Ни людей. Ни уж тем более лошадей.

Первый штурм провалился с треском. Турки даже не приблизились к нашим стенам на расстояние уверенного пулеметного огня. Им вполне хватило пяти залпов шрапнелью, чтобы откатиться подальше.

— Сейчас спешатся, — прокомментировал Булатов. — Оставят на кого-нибудь лошадей. И снова по нам ударят. Вот тут уж держись!

— Тогда стоит отойти на наблюдательный пункт, — предложил я.

— Вам — да, — кивнул есаул. — А мне сподручней будет тут командовать. В самой свалке.

Он вынул из ножен широкую шашку и пару раз взмахнул ею.

Спорить со старшим по званию я не стал. Да и смысла в этом не было. Что ему до моих слов и аргументов? Тут дело скоро дойдет до настоящей рубки, где от разговоров никакого проку нет.

Я поднялся на крышу клуба. Мы выбрали ее в качестве нашего наблюдательного пункта. И достаточно высоко. И вряд ли сюда залетит шальная пуля.