Викторианский Лондон - [42]

Все начинается с большой емкости сахара-сырца, преимущественно из Вест-Индии. Он очищается с помощью пара, фильтруется, «обесцвечивается» путем фильтровки через костяной уголь, уваривается, черная патока удаляется и горячий сахар разливают вручную в конические формы. (Ожог жидким сахаром очень болезненен, это известно тем, кто варит варенье. Разливом занимались, главным образом, ирландцы, поэтому можно предположить, что, несмотря на опасность, за эту работу платили плохо.) Спустя сутки оставшуюся влагу удаляют — побочным продуктом является патока — и промывают снова, в тех же формах. Спустя еще несколько дней «сахарные головы» — высшего качества и «крупные куски» — более низкого качества вынимают из форм и сушат в горячей печи, затем заворачивают в синюю бумагу, и они готовы к продаже. Считалось, что синий цвет отпугивает мух. Свидетельств о нехватке рабочей силы нет, но вполне можно допустить, что она была значительной, если принять во внимание разнообразие требуемых навыков.

Главным потребителем рабочей силы был лондонский транспорт. На вокзалах главной железнодорожной линии были заняты носильщики и извозчики, люди, смотревшие за лошадьми и правившие ими при перевозке вещей с вокзала к дому в Лондоне или через Лондон на другой вокзал. В 1851 году 3000 лондонских омнибусов предоставляли работу 6000 кучеров и кондукторов, 3000 конюхов и 2000 людей, выполнявших случайную работу.[255] К 1861 году на омнибусах работало на тысячу больше кучеров и кондукторов, так же как и конюхов и людей для случайной работы. Для каждого омнибуса требовалось одиннадцать-двенадцать лошадей. Хотя обычно омнибус везли две лошади, в плохую погоду могли потребоваться три, и чтобы животные могли отдохнуть, имелись резервные лошади, при том, что люди работали по четырнадцать часов в день. Кондукторы из собранной ими платы за проезд получали 4 шиллинга в день. Кучерам на большинстве маршрутов платили 34 шиллинга в неделю, поскольку их рабочий день начинался в 7.45 и иногда продолжался до глубокой ночи.

Постройка подземной железной дороги, начатая в 1861 году, была огромным техническим предприятием: строительство сети туннелей обычно проходило с применением ручного труда и в некоторых случаях энергии пара. Две тысячи человек, 200 лошадей и 58 «машин» построили Дистрикт-лайн между Слоан-сквером и Вестминстером, используя две мощные печи для обжига на Эрлс-корте, производившие необходимый кирпич.[256]

Начиная с 1859 года, для перехватывающей канализационной системы Базалджетта требовалось огромное количество рабочей силы. Две тысячи человек работали на северном верхнем уровне, еще тысяча на среднем, не говоря уже о третьей канализационной трубе на северном берегу и трубах на южном берегу.[257] Другим масштабным работодателем был Томас Кьюбитт, построивший Белгрейвию и Пимлико и многие другие районы. Он был необычным человеком — не увольнял своих рабочих в период затишья, вместо того, чтобы следовать обычной практике и распускать их до тех пор, пока не возобновится работа. В 1828 году он предоставлял работу 1000 человек в одной Белгрейвии. В результате все растущего спроса здание его фирмы на правой стороне Грейс-Инн-роуд оказалось недостаточно большим, и он купил 50 акров вдоль Темзы (где сейчас находится Дольфин-сквер) для складов и мастерских. Он был просвещенным работодателем — у его рабочих были кухня, сушилки для одежды, ватерклозеты, читальня и библиотека, выдававшая книги на дом. «К нему стремились попасть лучшие рабочие».[258] Квалифицированные рабочие, такие как каменотесы, каменщики, паяльщики и плотники в 1849 году зарабатывали 30 шиллингов в неделю, а в 1859-м — 32–33 шиллинга. Разнорабочим платили в среднем по 18 шиллингов в неделю, за десятилетие плата выросла до 20 шиллингов. Наряду с Кьюбиттом существовали бесчисленные мелкие строительные фирмы, сооружавшие бесконечные стандартные дома для трудящихся в пригородах и нанимавшие двоих-троих рабочих, когда деловая активность была высока, и увольнявшие их, пока не появятся деньги для строительства еще нескольких домов.

Кожевенная промышленность в Бермондси, ниже по реке, напротив лондонского Тауэра, была четвертой по величине мануфактурой в Англии, после хлопковой, шерстяной и железоделательной. В девятнадцатом веке она достигла высшей точки,[259] предоставляя работу людям самых разных профессий, начиная от владеющих несколькими языками клерков, имевших дело с заморскими поставщиками и клиентами, квалифицированных рабочих и до чернорабочих, снимавших шкуры с животных. Шкуры почти всех овец, забиваемых в Лондоне, обрабатывались здесь. Экзотический импорт составляли буйволы и тюлени, козьи шкуры привозили из Швейцарии, Германии, Балтики, Северной Африки, Восточной Индии, из Кейпа (Южная Африка) и Малой Азии (Турция). Для одного из многих сложных процессов — все они отличались дурным запахом — был необходим сумах, кустарник, который привозили из Италии, Сицилии и Венгрии. Тонкую лайку из Италии обрабатывали желтками ежегодно ввозившихся из Франции 70 000 яиц. (Как они справлялись без переправы через Ла-Манш?) На начальной стадии шкуры очищали от шерсти, погружая их на четыре-пять недель в ямы с известью, и продавали шерсть изготовителям ковров и штукатурам. Затем вместо извести употребляли «шакшу» — собачий помет, который так старательно собирали самые последние бедняки. Эта операция была, по общему мнению, «самой неприятной во всем производстве».