Викинги в бойцовских перчатках - [8]

– Ты никакой не норвежец! – выдавил я, уставившись на него мутным взглядом.

– Четыре! – выкрикнул он, переходя на английский. – Я такой же норвежец, как ты швед! Пять!

Человеку надо что-то есть. Шесть! Я бы не получил эту работу – семь! – если бы не прикинулся норвежцем. Восемь! Я – Джон Джоунз, водевильный суфлер из Сан-Франциско. Девять! Не выдавай меня, и я тоже тебя не выдам.

Прозвучал гонг, и помощники развели нас по углам. Я взглянул на Хакона. Сам я был здорово разукрашен: рана на ухе, разбитые губы, глаза наполовину заплыли, нос сломан, но для меня это обычное дело. У Хакона, за исключением подбитого глаза и нескольких ссадин, лицо оставалось почти нетронутым, зато его тело напоминало хорошую отбивную. Я сделал глубокий вдох и улыбнулся по-змеиному. Оставив мысли о Старике и липовом норвежце-судье, я мог сосредоточиться на поединке.

С ударом гонга я ринулся вперед словно разъяренный бык. Хакон, как обычно, встретил меня оглушительными ударами слева и справа. Но я упрямо шел вперед, оттесняя его к канатам сокрушительными хуками по корпусу и в голову. Я почувствовал, что он сбавил темп. Нет такого человека, который способен биться со мной на равных!

Словно тигр, чувствующий добычу, я удвоил силу ударов, и публика с криками встала, предвкушая скорый конец. Почти прижатый к канатам, Хакон предпринял последнюю яростную попытку наступления и на какое-то мгновение остановил меня, осыпав градом отчаянных размашистых ударов. Но я лишь упрямо встряхнул головой и, несмотря на шквальную атаку противника, снова пошел вперед, нанося мощнейшие удары правой под сердце и серию левых хуков в голову.

Человек из плоти и крови не может выдержать такого! Хакон рухнул в нейтральном углу ринга под градом правых и левых хуков. Он попытался встать на ноги, но даже ребенку было ясно, что ему конец.

Какое-то время рефери колебался, но потом поднял мою правую руку, и тотчас толпа моих шведских и норвежских болельщиков устремилась на ринг и сбила меня с ног. Я увидел, как датчане понесли Хакона в его угол, и попытался было пробраться к нему, чтобы пожать руку и сказать, что он самый отважный и замечательный боец из всех, с кем я встречался, – и это была сущая правда, – но тут мои ошалевшие поклонники водрузили меня и Майка на плечи и словно особ королевской крови понесли в раздевалку.

Сквозь толпу пробилась высокая фигура, Муши Хансен схватил мою руку в перчатке и заорал:

– Мы гордимся тобой, приятель! Мне очень жаль, что датчанам пришлось проиграть, но после такой драки какая может быть обида. Я не мог остаться в стороне. Ура нашей старушке "Морячке", самому крутому судну всех морей!

Тут передо мной возник шведский капитан, выступавший в роли зазывалы, и закричал по-английски:

– Может быть, ты и швед, но если это действительно так, то ты самый необычный швед из всех, что я встречал. Но мне на это наплевать! Я только что видел величайшее сражение со времен победы Густава Адольфа над голландцами! Да здравствует Ларс Иварсон!

И тут все шведы и норвежцы подхватили:

– Да здравствует Ларс Иверсон!

– Они хотят, чтобы ты сказал речь, – объяснил Муши.

– Хорошо, – согласился я. – Это есть самый счастливый момент моя жизнь!

– Громче, – подсказал Муши. – Они так шумят, что все равно не разберут твоих слов. Скажи что-нибудь на иностранном языке.

– Ладно, – снова согласился я и заорал единственные иностранные слова, пришедшие мне на память. – Parleyvoo Francais![4] Vive le Stockholm![5] Erin go bragh![6]

Они заорали громче прежнего. Боец остается бойцом на любом языке!