Викинг - [7]

— Клянусь богами, да он может внятно говорить, несмотря на дырявые щеки! — сказал его брат Бьёрн Железнобокий.

— Это то, что нашел Олав Белый, — продолжал Хастингс. — Сейчас он король Ирландии, и его даны живут в крепких усадьбах, и у них откормленные стада, а хлеба его на полях в рост человека.

— Клянусь бородой Тора, — перебил Эрик, — я думаю, что какой-нибудь пахарь добрался до ложа Эдит и подарил ей мальчишку с красивым личиком. Что должны делать морские соколы со свиньями и коровами христиан? Я бы предпочел уйти, захватив их сокровища и прекрасных девушек.

— В словах Хастингса есть смысл, — быстро сказал Рагнар. — Англия будет принадлежать нам прежде, чем земля вновь покроется снегом. И ей будет править король, посаженный мной, а мои ярлы станут английскими эрлами. Ты будешь носить корону, Эгберт, и с этого момента меня будут интересовать все твои мысли. Китти сказала, что я хочу потешить Эдит кровавой жертвой. Разве я дурак?

— Похоже Эрик прав, и один из вас — сын пахаря, — осмелел Ивар, сын Рагнара от его первой жены Торы.

На длинных лицах ярлов появились ухмылки.

— Да, характерами мы с Хастингсом не схожи, но едва ли это можно счесть за доказательство измены, — ответил Рагнар. — Ивар, а ведь ты сам больше похож на дрожащего раба, чем на меня.

— Рагнар не меня имеет в виду, — сказал я, когда Ивар глянул в мою сторону, — я ведь не дрожу.

— Еще задрожишь, и очень скоро, — пообещал Рагнар. — Ладно, хватит буянить. Что же ты скажешь, Эгберт?

— Прости мой медленный язык, Рагнар Лодброк. Честно говоря, между твоим и английским двором есть разница. Мы не допускаем шуток о верности наших жен.

Он произнес эти слова надменно, заставив Рагнара опустить голову. Некоторых ярлов возмутил этот урок хорошего тона, но тут поднялся старый Эрик:

— Мне больше верится в то, что у вас просто нет повода для шуток, или же, что вы не опоясываете их поясами верности, отправляясь воевать, — рявкнул он.

Ярлы, вскочившие было с мест, успокоились и уселись.

— Я отвечу тебе, Рагнар, — продолжил Эгберт, когда в зале стих шум. — Я слушал священников и думаю, они не правы. Эдит не могла попасть в рай, если она избавилась от своих грехов, от жажды мести, например. Она зарыдает над ранами Хастингса, но разве ты не захочешь пощадить его обидчика? Ведь способность прощать превыше всего ценится на небесах. Мы должны прощать наших обидчиков — если хотим, чтобы другие прощали нас.

— Но я совсем не желаю, чтобы другие прощали мои грехи, — яростно возразил Рагнар, — если я их совершаю, то мне и платить за них.

И ярлы согласно закивали, ибо это им было понятно.

— Как вы думаете, какое наказание придумать Оге за его преступление? — спросил Рагнар.

— Я думаю, наказание должно быть таким, чтобы оно стоило жизни, но давало шанс выжить. Зачем убивать, если можно получить за голову человека золотое кольцо? Если ты сомневаешься, то я куплю его здесь и сейчас, и избавлю тебя, Рагнар, от его присутствия.

И Эгберт стянул с пальца прекрасное золотое кольцо.

— Нет, я не продам его, хотя и купил себе на горе. Это все Меера-ведьма, она посмеялась, увидев, что я купил Китти на рынке в Дорстаде, потому что она выкармливала своим молоком какого-то чужого мальчишку и не было другой кормилицы. Работорговец ютов отдал мне его за сломанный моржовый клык. В ту ночь я слышал, как Меера смеется во сне, а все люди знают, что это предвещает беду, и я разбудил ее. Она видела сон о нем. Даже если я продам его, я умру в доме человека, купившего его у меня. Поэтому я кинул его на съедение чайкам в море, но тогда одежда удержала его на плаву, а чайки бросились от него врассыпную, и какой-то полоумный странник выудил его и вернул мне.

— Тогда тебе есть за что ненавидеть его, — пробормотал Эгберт.

— По правде говоря, его вид меня раздражает. В его лице есть что-то, что вызывает у меня поток мыслей, которые крутятся и тянутся, словно нитка на веретено. Мне кажется, что его отец — мой смертельный враг. Но я не продал его после сна Мееры, самой правдивой прорицательницы из всех, кого я знаю. Она считала, что лучше всего избавиться от него — заставить его выполнять долгую и тяжелую работу и заморить плохой едой — она очень скупа, как вам известно. Но он каким-то образом выжил.

Рагнар замолчал и долгим взглядом посмотрел на меня.

Я вспомнил, как Стрела Одина гордо держала голову, хотя умирала и ноги ее были сломаны, а крыло обрублено, и я старался держаться так же смело. И я поднял голову.

И встретил взгляд Рагнара.

— Оге, ты получишь то, что Эгберт называет милостью. Это будет смерть не от Красного Орла и не собачья смерть под кнутом. Я не ослеплю тебя и не стану отрубать тебе руки. Я помню, как чайки не захотели клевать твою рабскую плоть, но посмотрим, так ли поступят крабы.

Он повернулся к Отто Одноглазому — ярлы тяжело вздохнули — и велел ему выполнять приказ.

— Свяжите этому великому сокольничему руки и ноги и оставьте его на берегу, куда рабы из поварни приносят объедки. Если он выживет после прилива, любой ярл может забрать его себе.

Я сидел тихо, как Стрела Одина у меня в руке. Ее голова теперь печально свисала и качалась взад-вперед. Отто Одноглазый послал за льняными веревками, которые причиняют боль, если их долго не снимать, а затем велел двум треллям связать меня. Я видел, как связывали перед смертью других людей.