Викинг - [104]

— И ты отправишься через несколько часов. Безумие, некогда овладевшее мной на отцовском пиру, перешло к человеку, не сумевшему противостоять ему. Я бы либо повенчался со смертью, либо стал повелителем бриттов, владыкой всей Англии.

Хастингс говорил довольно спокойно и твердо, но без торжественности. Затем он повернулся к брату Годвину, стоящему возле гроба Аэлы на «Гримхильде»:

— Хотел бы ты стать прелатом всей Англии?

— Пока что я останусь здесь, у тела короля.

— Как угодно. Просто ты мог бы стоять ближе и лучше видеть и слышать то, что тебе суждено запомнить надолго. Оге, черные платки на головах женщин — христианский знак скорби по умершему. Ты, конечно, узнал высокородную Энит, мать Аэлы; я послал за ней прошлой ночью.

— Я узнал королеву по ее полноте, — ответил я.

— Ты не возражаешь повторить ей эти слова? Она не понимает наш язык.

— Она поняла язык Рагнара, можешь не сомневаться, — И я повернулся к Энит, чтобы сказать ей по-английски: — Энит, я узнал тебя по твоей полноте.

Она подняла вуаль. Я думал, она плюнет мне в лицо, но она продолжала стоять, покачиваясь на носках, словно пьяная, ее глаза были закрыты, а лицо — мертвенно-бледно.

— Оге, ты хорошо знаешь, что она здесь, чтобы свидетельствовать против тебя. Ты можешь льстить или смеяться над ней, но ничто не изменит твою судьбу. Боги велики и слышат норманнов, взывающих к ним, но твоя душа не столь заносчива, чтобы мечтать о крыльях.

Я во все глаза смотрел на его девять ран и едва заметил, когда он кончил говорить, а потому несколько замешкался с ответом.

— Нет, полагаю, что нет.

— Ты узнаешь другую женщину?

— Сперва я решил, что это Берта, но она ниже Берты.

— Она была при дворе Аэлы всего несколько недель. Однако, сдается мне, что она носит вдовий наряд по Рагнару — тогда как все женщины при дворе одели скорбные одежды из уважения к печали Энит о сыне ее, короле. Я приказал ей одеться так, чтобы удивить тебя, но это печальное зрелище. Подними вуаль, Меера.

Я узнал быстрые движения и чувственную фигуру Мееры. И меня не удивило то, что она здесь, чтобы свести счеты. Но ее лицо, сохранившее свежесть юности, поразило меня. Вряд ли она выглядела лучше в тот день, когда привела Рагнара в сокровищницу старого иудея в Кордове, еще до моего рождения.

— Хастингс, ты глупец, что пообещал Моргане безопасный путь и охрану до того, как получил выкуп у Родри, — сказала Меера, пристально глядя мне в лицо.

— Я смотрю, ты опять за свое, Меера. Я сам позабочусь о том, чтобы разделаться со своими врагами: и с Эдмундом, королем англов, и с Этельредом, и с его младшим братом Альфредом. Оге, ты избавил меня от Аэлы…

— Я избавил от него себя, Хастингс, — перебил его я.

— Ты расплатился с ним сполна по всем своим долгам. Но теперь я должен тебе еще больше, такое невозможно оплатить. Что могут заплатить люди богам за дар жизни и неотвратимость смерти? Когда викинг приносит в жертву коней, рабов или скот — все то, что добыл сам, — пытается ли он задобрит богов, чтобы они не оставили его без удачи, или же выказывает обычное уважение к могучей силе? Если бы не ты, я жил бы лишь наполовину.

— Если бы не ты, Хастингс, я бы по-прежнему работал в поле в своем ошейнике.

— Думаю, наши признания достаточно правдивы. Теперь к делу. Я объясню тебе в двух словах, в чем суть, но, боюсь, она не понравится нашим людям, и едва ли они в нее поверят. Однако прошу тебя сохранять спокойствие, пока я не предъявлю тебе всех улик. — Он повернулся к остролицему человеку: — Дагоберт, когда ты впервые увидел Оге Дана?

— Когда он впервые явился ко двору Аэлы с принцессой Морганой и своим пленником Рагнаром.

Все викинги на корабле слушали, затаив дыхание. Заговорил лишь бесстрашный Оффа.

— Хастингс, этот человек дурак.

— Придворный дурак всегда умен и хитер, его голова отнюдь не пуста, — ответил Хастингс. — Он, разумеется, негодяй, но если он скажет неправду, мы его повесим. Дагоберт, что было дальше? Расскажи в нескольких словах.

— Оге предложил отдать Рагнара Аэле, если он освободит Моргану от обязательств по договору. Услышав, что Моргана по доброй воле лишилась невинности, Аэла освободил ее от обета, а Оге толкнул Рагнара в разрушенную башню.

Хастингс повернулся к Алану:

— Все-таки было?

— Я не помню таких деталей, зато могу рассказать, чем кончился бой, — ответил Алан, стукнув по арфе.

— Какой битвы?

— Между утлой лодкой Рагнара «Великий Змей» и огромным кораблем Оге «Игрушка Одина». Я подумал, что рухнула Вальгалла…

— Почему ты не дал ему пятьдесят плетей? — спросила Меера, когда люди перестали смеяться.

— Он бы не сказал мне спасибо, как это делала ты после подобной ласки Рагнара, — и Хастингс задумчиво обвел взглядом Моргану, брата Годвина, Кулика, взгляд его остановился на Энит.

— Ты просила Мееру не спрашивать тебя, если другие скажут достаточно, — сказал Хастингс, — но его люди не бегут с корабля, хоть он и идет ко дну. Однако правду знают и другие. Скажи нам, что ты говорила Меере об убийце своего сына.

Короткие пухлые пальцы Энит сжались и разжались.

— Я сейчас уж и не вспомню…

— Что?! Ведь это было меньше двух недель назад, когда Аэла отправился в Линкольн! — завизжала Меера.