Викиликс: Секретные файлы - [18]

В то же время были расширены такие международные экономические организации, как G7, и открыты огромные рынки России^{69}. На Ближнем Востоке торговые соглашения укрепляли политические союзы, например, когда Соединенные Штаты призвали к развитию так называемых Особых промышленных зон в Иордании и Египте, продукция из которых имела бы свободный доступ на рынки США, при условии, что часть инвестиций будет поступать из Израиля^{70}.

Война администрации Буша-младшего 2003 года в Ираке подавалась, среди прочего, как смертельный удар по диктатурам в регионе. «Свободное рыночное государство», построенное на пепелище баасистского режима, должно было связываться с широкой свободной торговлей в регионе через ближневосточную зону. Открывая свои рынки, Ближний Восток мог бы пользоваться преимуществами глобализации, в то же время искоренение бедности погасило бы очаги терроризма и других региональных проблем^{71}. При таком сильном росте установился бы социальный мир, и правительства могли бы ослабить применение репрессий и свернуть свою чрезмерно централизованную бюрократию.

Это представление было таким же миражом, как печально известное оружие массового уничтожения: для сильных рынков, как опыт должен был научить американских стратегов, требуются сильные государства. Тем не менее администрация вкладывала сотни миллионов долларов в аппарат «продвижения демократии», который связывал либерализацию государства с либерализацией экономики. Даже когда американское правительство культивировало имеющие для него ценность отношения с диктаторами в регионе, оно делало осторожные усилия по обеспечению себе позиции в гражданских обществах, которые однажды могут бросить вызов этому деспотизму, и ориентировало их на поддержку рынка. Такова была основа, на которой администрация Обамы попыталась дать ответ на Арабскую весну.

В речи президента Обамы в Организации Объединенных Наций в мае 2011 года подчеркивалось, что США будут мобилизовать средства для арабских государств, чтобы помочь им в политических и экономических реформах в соответствии с этим курсом^{72}. В известной речи британского премьер-министра Дэвида Кэмерона перед Национальным собранием Кувейта в феврале того же года также упоминалась эта связь «политических и экономических реформ»^{73}.

Говорили и деньги. Институт международных финансов, представляющий ведущие международные финансовые организации, в мае 2011 года заявил, что приоритетом режимов в Египте после Мубарака и в Тунисе после Бен Али должно быть «углубление и ускорение структурных экономических реформ… содействующих предпринимательству, инвестициям и росту на основе рыночных механизмов»^{74}. Таким образом, в сотрудничестве с союзными правительствами и международными финансовыми институтами Соединенные Штаты разработали Довильское партнерство с арабскими странами, переживающими переходный период, старт которому был дан на саммите G8 в мае 2011 года. Посредством партнерства входящим в него правительствам арабских стран предлагались пакеты займов, при условии, что они согласятся на приватизацию, сокращение субсидий, замораживание зарплат в государственном секторе и отмену государственного контроля и регулирования^{75}.

Этот пакет был реализован в ряде стран, от Туниса и Египта до Йемена и Ливии. В Тунисе, например, где установилась прочная парламентская демократия, образовавшееся в результате правительство, возглавляемое умеренной исламистской партией Возрождения, реализовывало Довильскую повестку, невзирая на значительное институциональное сопротивление в стране — даже ценой потери опоры в народе и допуска к власти партии бывшего режима^{76}.

В Египте «Братья-мусульмане», связанные с Партией свободы и справедливости, которые выиграли парламентские выборы 2011 года, также попытались реализовать программу и получить доступ к связанным с ней кредитам. Это вызвало в стране ожесточенные споры, поскольку возглавляемое военными правительство, которое пришло к власти сразу после падения Мубарака, отказалось от пакета на том основании, что связанные с ним условия представляли собой ущемление суверенитета Египта. Более того, «Братья-мусульмане», казалось, были критически настроены к подобным мерам до своего прихода к власти. До того как Мохаммед Мурси выиграл в 2011 году президентские выборы, они критиковали бюджет временного правительства, который диктовал сокращения. После прихода к власти, однако, они сохранили на постах чиновников, поддерживавших этот бюджет, и попытались провести те же самые реформы, урезав субсидии на топливо и другие ресурсы, несмотря на волну забастовок и протестов^{77}.

В конечном счете эти протесты слились с разрастающимся восстанием против авторитаризма новой системы, которая продолжала натравливать на протестующих вооруженные силы, создавая светскую реакцию против исламистов и более широкую реакцию в поддержку военных. Таков был контекст, в котором египетская армия начала свой переворот, приведя к власти генерала Абделя Фаттаха аль-Сиси и дав начало разгулу организованных убийств и судебных расправ над активистами