Видимость — «ноль» - [2]

— Есть вешка! — неожиданно воскликнул радист Рудин: в голубоватом круге чернела верхушка елочки.

— Ну, маркони, ну, нанайский глаз, — повеселел Машин, — тебе не морзянку ключиком стучать — белок в тайге бить!

— Комментарии завтра, пошли! — торопил капитан. Снова двинулись вперед, подсвечивая тропу хитрыми американскими фонариками: хочешь — синее стеклышко можно выдвинуть, хочешь — красное или зеленое, а можно и просто белое оставить. Но кому нужна сейчас эта синяя маскировка, какой «мессер» в пургу, ночью, появится над Архангельском?

Замыкал группу худенький юнга. Его, почти мальчишку, съедало любопытство:

— Слушай, маркони, а что это капитан не в себе? Как стали собираться, так покой потерял. С чего бы это?

— Потеряешь… — неопределенно отозвался Рудин. Он догадывался, в чем дело, но рассуждать на эту тему не имел права. Когда капитан нацепил кобуру, взял портфель, ему велел взять полевую сумку, да еще охрану приказал снарядить, Рудину стало ясно — возвращаться придется с засургученными пакетами. А они выдаются лишь — в одном случае — перед выходом в море.

Капитан действительно был, как выразился юнга Серега Зимин, «не в себе». Всего час назад у него еще теплилась надежда встретить Новый год здесь, но вызов в пароходство менял все. Теперь он шел молча и хмуро, потому что в голове, словно дрянная пластинка, прокручивался месячной давности разговор в техотделе пароходства. Проклятая память: сохраняет все, до жеста, до интонации. Он даже пытался отвлечься от мрачных воспоминаний вопросами самому себе: «Так что было 26 мая? Сан-Франциско, в 16.30 учебные стрельбы на полигоне из трехдюймовки. Шесть попаданий из восьми. «Браво, кептен, ваши моряки — прирожденные артиллеристы, с вас бутылка виски»…

— …А 26 апреля? Шестой день в плену у японцев. Желтое лицо с раскосыми, въедливыми глазками — запасный лейтенант императорского флота Масафуми Дзуси. Палец с нестриженым ногтем в десятый раз листает радиожурнал. В десятый раз один и тот же вопрос на ломаном английском: «Так где же радиограмма о наших боевых кораблях? Не отпирайтесь, капитан, вы ее послали. Наши службы перехватили шифровку». — «Это была обычная метеосводка», — десятый раз ответ-стереотип.

А 26 ноября? Он требовал, чтобы пароход поставили в док. Он слово в слово вспоминал свои первые фразы:

«Поймите, мы уже семь месяцев тащимся со скоростью пешехода. Мы не годимся даже в баржевый конвой. Это же безумие с таким винтом идти через Атлантику, а нам рано или поздно придется. Это же все равно, что фланировать по переднему краю в расчете на перелет, недолет или пальбу мимо».

«Понимаю вашу озабоченность, капитан. — Ах, как противно, долго и, как показалось, наслаждаясь своей властью, старичок инженер выдержал паузу, не спеша протирал пенсне, упрямо глядел мимо него. — Судя по тексту, лопасть вы изволили помять недавно, в Карском море. Причем замечу, всего одну. Вам, голубчик, еще повезло, учитывая ледовую обстановку минувшей полярной навигации».

«Но нам еще во Владивостоке поставлен винт с неправильно рассчитанным шагом. Удар льдины усугубил… Из-за винта машина все время на форсаже, котлы в аварийном состоянии. Все может к черту полететь в любой точке океана».

«Позвольте, но какие к нам претензии? — Инженер развел руками: в одной — пенсне, в другой — носовой платочек. — Все вопросы к тому, кто принял судно».

Как тогда не сорвался? Его недвусмысленно обвинили в том, что он «прохлопал» брак. Не объяснять же, что из Владивостока шел в Америку на ремонт, а вместо этого пришлось срочно везти снабжение в заполярные порты. Не рассказывать же о ранней подвижке льдов в Восточно-Сибирском море, о том, как льды выжимали на запад суда, уродуя обшивку, калеча винты. Сам прекрасно все знает. Отозвался лишь одной фразой: «Вы должны понять, война заставила». Инженер наконец прицепил пенсне, сказал: «Война войной, голубчик. Кто-то под предлогом временных трудностей сделал вам ремонт по принципу «тяп-ляп». Вы не устояли перед требованием немедленно выйти в море, не позволили себе испросить пару дней для скрупулезнейшей проверки всего, что нагородили дальфлотские ремонтники. В мирное время мы бы исправили ваш брак. У нас прекрасный завод. Вы были там? Нет? А жаль, убедились бы, что теперь нет ни сил, ни материалов. Понимаете, ни-че-го. Вы бы увидели, кто там остался. У меня внучка в «глухарях». Шестнадцать лет — и заклепки, кувалдой, в две смены».

Пришлось самим обрубить погнутую часть лопасти. И вот теперь этот вызов в пароходство. Давно ожидаемый и все равно заставший врасплох.

* * *

К сугробам добавилась еще одна полоса препятствий. Вышли на фарватер, где лед был взломан, вздыблен ледоколами. Какие теперь вешки? Не угодить бы в затянутую тонкой коркой, присыпанную белой пудрой полынью. Глянув на вставшую дыбом льдину, капитан отметил, что панцирь на Двине фута два толщиною, не меньше — трудно будет выползать даже с ледоколом.

— Дурак я, шест надо было взять, — басил Машин. Он скинул винтовку и прикладом простукивал лед, прежде чем сделать шаг вперед. Веронд его не подгонял, а старательно ставил свои шикарные унты точно в следы валенок Машина.