Видения Коди - [25]

Шрифт
Интервал

В пятнадцать у этого дитя весь распорядок жизни был расчислен в смятенном и все же и целиком ничтожно практичном смысле. Он поднимался в 7 утра от конторки Старого Быка Баллона (ныне его постели); если в конторе было полно игроков в покер, он спал в ванне «Грили» или других гостиниц. В 7:15 несся в центр города, умывался в раковине цирюльни, если ж занята, пользовался раковиной АМХ[16]. Затем разносил газеты по своему маршруту. Около девяти отправлялся в резиденцию Смитов, где у него была знакомая горничная-полуидиотка, с которой он занимался любовью на топчане в подвале, после чего она обычно кормила его от пуза. Если эта дружба с горничной-идиоткой иногда не удавалась, он бежал к Большой Вишенке Люси в «Тексасский обед» (с самых своих тринадцати лет Коди умел справляться с любой женщиной и фактически столкнул своего пьяного отца с Вишенки Люси ночью Всех Святых в 1939-м и взял на себя столько, что они дрались на кулаках, как соперники, и Коди сбежал с пятидолларовой ставкой). В десять он несся в библиотеку к великому открытью, читал Шопенхауэра и журналы (иногда, если не читал хахачки в детстве, ему перепадала настоящая книжка с полки старой гостиницы «Грили», и он разбирал первые слова каждой строки на китайский манер в детской задумчивости, что есть раннее философствованье). В одиннадцать часов он просился помыть машины, а иногда набивался парковать машины в гараже «Скалистая гора» (он уже тогда водить мог лучше любого гаражного служителя в Денвере и фактически угнал несколько других машин, пробуя навык после своего срока в «короедке» и запарковал их обратно в том же квартале нетронутыми, разве что положенье поменялось), в полуденный час брал у приятеля по газетному маршруту велик и ехал пять миль к семействам друзей на большие трапезы, затем до двух помогал прибираться. Опять в библиотеку почитать после полудня, историю, энциклопедии и кровавые печальные поразительные «Жития святых», а также воспользоваться библиотечным туалетом; в четыре часа отдых и созерцание, и связи в бильярдных до закрытия, если только нет полупрофессионального матча в сумерках либо вдруг не возникнет в городе иное интересное зрелище; в одиннадцать часов он крал из газетных киосков никели на говяжье рагу в Бауэри и отыскивал себе ночлег.


Стоял субботний день в Денвере, октябрь 1942-го, когда Том Уотсон впервые увидел чистодушного Коди – тот сидел на скамейке, по привычке оттопырив нижнюю губу в неосознанной своей мощи, что Уотсон счел жестом профильной силы, позою для кого-то, покуда на самом деле Коди лишь грезил; в дангери «Ливай», старых башмаках без носков, армейской рубашке хаки и большой черной водолазке, покрытой машинной смазкой, а с собою у него в коробке был новехонький игрушечный аккордеон, который только что нашелся на обочине дороги, он восседал среди обычного числа субботних зевак, половина из них ожидала столов и болтала обо всем, что случилось за неделю, о таком, от чего Коди чувствовал себя баран бараном, ибо собственных новостей у него не было, а он дивился, глядя, как прочие кривят рты, презрительно излагая интересные истории, даже когда Уотсон сказал себе: «Должно быть, какой-то молодой новый бомж». Коди сидел, оглушенный личным воодушевленьем, покуда целые группы их орали через дым другим парням в невообразимом общем предвкушенье быстро подступающей, почти что невыносимо важной субботней ночи всего через несколько часов, сразу после ужина, когда будут долгие приготовленья перед зеркалом, а затем обостренное всегородское вторженье в бары (которое уже в этот миг начало реветь со стороны старых дневных пьяниц, что давным-давно проглотили свои барные эго), тысячи молодых людей Денвера спешили к блистательному центру из своих домов с нахальным треском и поправленьем галстуков во вторженье, одержимом сожаленьем, потому что ни один парняга, будь он крупным питухом, крупным драчуном или крупным хуетрясом, никогда нипочем не отыщет сердцевины субботней ночи в Америке, хотя расстегнутый воротник и тупую позу на пустых уличных перекрестках на воскресной заре найти легко, и фактически пятнадцатилетний Коди мог бы лучше прочих им об этом рассказать; предчувствию этой грядущей ночи вместе с плотным всевозбужденьем вокруг столов в тенистом зале тем не менее не удавалось сокрыть определенные намеки душераздирающей утраты, что сочились внутрь вместе с лучиками дневного света с улицы (октябрь в бильярдной) и пронзали все их души ушибленной памятью не только о диком ветре, что дул через город угледымом и листвой, и футбольных матчах где-то, но и об их женах и женщинах прямо сейчас, с женскими их целями, с тем алчным женским ликованьем, что рыщет по городу, скупая ящиками мыло, «Джелл-о», мастику для пола, «Голландский очиститель» и тому всевозможно подобное, и устанавливает их на дно фургонов своих, затем добирается до яблок во фруктовом ларьке, пакетов молока, туалетной бумаги, таких вот полусминаемых предметов, наконец отбивные, стейк, бекон громоздящийся пирамидами до яиц, сигарет, весь список бакалейных покупок перемешался с новыми игрушками, новыми носками и домашними платьями, и лампочками, рьяно стремясь ко всякой будущей нужде, покуда их мужики-деревенщины грохочут шарами и треугольниками, и киями в тусклоте их собственного порока. А там, посреди всего этого, стоял меланхоличный Том Уотсон, завсегдатай, тот, кто всегда готов принять у кого-нибудь вызов на игру, сутулый, кроткий, грезящий у своей кийной палки торчком так же естественно, как часовой с копьем или горб корпуса эсминца, который видишь на горизонте с голенастым призраком фок-мачты, фигура столь знакомая в бурости комнаты, что спустя некоторое время его уж больше и не видишь, так исчезают, едва упершись в латунную подножь, некоторые пьяницы (Старый Бык Баллон, Жюльен Лав, прочие), лишь по большей части стоит, натирая мелом кий жестом бильярдного безразличия, что он и другие всегда применяли для быстрого погляда, успокоенные. Увидев Коди, он вздел брови – его заинтересовал этот дикого вида пацан, но так старуха, качающаяся в кресле на крыльце, отмечает штормовые тучи до ужина, безмятежно, тупо удивленно. Том Уотсон на сей одинокой земле был увечным мальчишкой, жившим в ненавязчивой боли со своей бабушкой в двухэтажном доме под огромными деревьями на боковой улочке, сидел с бабушкой на веранде, пока не наставало время для бильярдной, что обычно случалось в середине послеобеденного дня; по пути обходил центральные улицы, тихий, искренний, перекидывался словом в обувной чистильне, другим словом в заведенье с чили, где его пацаны работали, затем тратил миг на тротуаре с тем настороженным, поплевывающим, собственническим видом всех молодых людей американских дневных тротуаров (по ночам в этом больше сомненья); и затем в бильярдную, как человек на работу, где и можно было лучше всего судить о душе его, как это делал Коди, видя, как он стоит, ссутулившись за кием своим с непостижимым терпением старого уборщика, ожидающего еще тысячу ночей отходов по очереди, снукера и пинокля в том же буром зале встреч, его громадные круглые глаза, как только зацепились за тебя, упорствуя, будто у младенца, которого жизнь повергает в ужас, когда он видит, как мимо по тротуару проходит чужой человек. Затем, опять же, видишь, как он рыщет лисом, весь в своей тарелке, темная личность, тайный мудрец, живет с бильярда; если присмотришься, увидишь, что он никогда не пропускал трудного удара, едва только приступал к делу; что когда же он брал и приступал, и опирал худую артистичную руку с кончиком указательного и большим пальцами, соединенными постным, архитектурным упором для гладкого прохода кия, развертывая лепные свои пальцы под низ орнамента и равновесия ради на зеленке, жест в Америке до того изощренный, что мальчишки видят его во снах, как только углядели его впервые, в такие времена он бывал еще менее заметен в работе, чем когда стоял, бездельничая в нахохленном свернувшемся клубком сумраке у чахлого пилона своего кийного шеста. Потасканно Коди сидел, наблюдая за Томом Уотсоном, и это было воплощеньем драмы американского мальчугана, впервые постигающего существованье американского поэта, Том Уотсон этот столь трагически интересен, столь нездоров и прекрасен, могуч, потому как побить мог любого, однако столь скрытно побежден, когда сутулился под нажимом толпы, иногда сверкая вялой печальной улыбкой в ответ на крики судомоев и химчисточных гладильщиков, но обычно лишь претерпевал вечность на том месте, что занимал, его пепси-кола без присмотра на стеллаже с шарами, глаза грезливы о горестях, что были, должно быть, столь же глубоки, что и у Царя Ассирийского и, несмотря на это, когда Коди подрос, он выяснил, что это у него всего лишь навсего чистые тупые трансы милой увечной бильярдной акулы. В миг же, когда эта странная любовь к Тому Уотсону и великому Американскому Образу прекрасной печали, которую он собой представлял, накинулась на воображенье Коди, и сам Уотсон понял краем глаза, что этого мальчика интересует не только научиться у него в бильярд, но и всему, что сам он знает и станет использовать в собственных своих целях, что были настолько обширней всего, о чем Уотсон и помыслить не мог, что ему бы пришлось умолять под конец, чтобы Коди его наставлял, Коди немедленно подпрыгнул, подбежал и высказал первое великое мошенническое предложенье в своей жизни. Предложенье вынужденно было фантастическим; в тот миг Уотсон зримо изумился и отставил свою позу превосходства из чистой озадаченности, фактически смущенной боли, поскольку что ему было делать с пацаном, подбежавшим к нему и сказавшим: «Хочешь научиться у меня философии?» – погрозивши при этом пальцем, глаза лукавы, шея ходуном ходит от мускулатуры, словно чертик из табакерки, впервые тужащийся на пустоту мира энергичною злой пружиной, Коди, положенье его установлено, впрыгнул. «Но мало того покамест, и, конечно, опуская обсуждать сам факт, потому как уже почти сам собой разумеется, т. е. ты меня научишь, как побивать в бильярде!» (показывая на себя) «а


Еще от автора Джек Керуак
В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Бродяги Дхармы

"Бродяги Дхармы" – праздник глухих уголков, буддизма и сан-францисского поэтического возрождения, этап истории духовных поисков поколения, верившего в доброту и смирение, мудрость и экстаз.


Сатори в Париже

После «Биг Сура» Керуак возвращается в Нью-Йорк. Растет количество выпитого, а депрессия продолжает набирать свои обороты. В 1965 Керуак летит в Париж, чтобы разузнать что-нибудь о своих предках. В результате этой поездки был написан роман «Сатори в Париже». Здесь уже нет ни разбитого поколения, ни революционных идей, а только скитания одинокого человека, слабо надеющегося обрести свое сатори.Сатори (яп.) - в медитативной практике дзен — внутреннее персональное переживание опыта постижения истинной природы (человека) через достижение «состояния одной мысли».


Одинокий странник

Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем.


На дороге

Роман «На дороге», принесший автору всемирную славу. Внешне простая история путешествий повествователя Сала Парадайза (прототипом которого послужил сам писатель) и его друга Дина Мориарти по американским и мексиканским трассам стала культовой книгой и жизненной моделью для нескольких поколений. Критики сравнивали роман Керуака с Библией и поэмами Гомера. До сих пор «На дороге» неизменно входит во все списки важнейших произведений англоязычных авторов ХХ века.


Ангелы Опустошения

«Ангелы Опустошения» занимают особое место в творчестве выдающегося американского писателя Джека Керуака. Сюжетно продолжая самые знаменитые произведения писателя, «В дороге» и «Бродяги Дхармы», этот роман вместе с тем отражает переход от духа анархического бунтарства к разочарованию в прежних идеалах и поиску новых; стремление к Дороге сменяется желанием стабильности, постоянные путешествия в компании друзей-битников оканчиваются возвращением к домашнему очагу. Роман, таким образом, стал своего рода границей между ранним и поздним периодами творчества Керуака.


Рекомендуем почитать
Любовь без размера

История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.


Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


«Я, может быть, очень был бы рад умереть»

В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.


Привет, офисный планктон!

«Привет, офисный планктон!» – ироничная и очень жизненная повесть о рабочих буднях сотрудников юридического отдела Корпорации «Делай то, что не делают другие!». Взаимоотношения коллег, ежедневные служебные проблемы и их решение любыми способами, смешные ситуации, невероятные совпадения, а также злоупотребление властью и закулисные интриги, – вот то, что происходит каждый день в офисных стенах, и куда автор приглашает вас заглянуть и почувствовать себя офисным клерком, проводящим большую часть жизни на работе.


Кое-что по секрету

Люси Даймонд – автор бестселлеров Sunday Times. «Кое-что по секрету» – история о семейных тайнах, скандалах, любви и преданности. Секреты вскрываются один за другим, поэтому семье Мортимеров придется принять ряд непростых решений. Это лето навсегда изменит их жизнь. Семейная история, которая заставит вас смеяться, негодовать, сочувствовать героям. Фрэнки Карлайл едет в Йоркшир, чтобы познакомиться со своим биологическим отцом. Девушка и не подозревала, что выбрала для этого самый неудачный день – пятидесятилетний юбилей его свадьбы.


Сексуальная жизнь наших предков

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.