— Паттен, объявил он, — бинокль никуда не годится. Ничего не видно, словно кто-то заклеил линзы черной пленкой.
— Вы никак испортили мой бинокль? — поинтересовался сквайр. — Спасибо, он был у меня единственный.
— Проверьте сами, — обиделся Фаншоу. — Я ничего с ним не делал.
После завтрака сквайр вынес бинокль на террасу и встал на ступенях. После нескольких безуспешных попыток он раздраженно сказал: «Боже, до чего тяжелый!» и в тот же миг уронил прибор на камни; линзы разбились, корпус треснул, и на каменной плите появилась маленькая лужица. Она была не прозрачнее чернил, а исходивший от нее запах не поддается описанию.
— Наполнил и запечатал? — произнес сквайр. — Выходит, вот так, взявшись за дело, мы нашли печать. Значит, вот что он кипятил и перегонял. Старый кладбищенский вор!
— О чем это вы?
— Вы что, милейший, не понимаете? Помните, как он сказал доктору, чтобы тот не смотрел в глаза мертвецу? Здесь речь идет о том же самом. Но пожалуй, мертвецам не понравилось, что их кости варят, и в конце концов они утащили его подальше. Что ж, возьму лопату и похороню эту штуку, как полагается.
Разровняв землю над могилой, сквайр отдал лопату Паттену, с почтением следившему за происходящим, и сказал Фаншоу:
— Жаль, что в церкви с вами была эта штука, иначе вы бы смогли увидеть больше. Насколько я понимаю, Бакстеру она прослужила неделю, но толку от этого было мало.
— Не совсем так, — возразил Фаншоу, — А как же рисунок церкви Фулнейкерского монастыря?
