ВИА «Орден Единорога» - [65]

— Я не играла! Я… Я сама… Он… А может у меня первая любовь! — со слезами выпалила Битька — Но ведь судьбы миров …

Санди вдруг вздохнул , грустно улыбнулся и покачал головой:

— Знаете, леди… Знаешь, Бэт, мне все чаще приходит в голову, что судьбы мира решаются без особого шума и помпы, и совсем не на турнирах. И что для них очень большое значение имеют радость и печаль, праведность или грешность какого-нибудь просто человека. Да даже, может, от того, помог ли ты упавшему в ведро с водой жуку… Все. Поехали.

— А я вот думаю, что эти ваши мудрые из Белого Города на Холме вполне могли знать, что Беата — не парень, и это им совсем не помешало пропустить вас на второй тур… — заметил дядюшка Луи.

— А им это по фигу, — единорожка не упускал случая расширить свой словарный запас.

ГЛАВА 33

В юности мир рушится и восстает из пепла в считанные минуты. Несданный зачет сбрасывает с неба солнце и взрывает его в клочки, а улыбка незнакомой девушки на глазах красит траву в зеленый, а небо в ультрамарин. В более старшем возрасте мы тоже впадаем в отчаянье, но у нас есть спасительный опыт, который шепчет на ухо: подожди такое уже было, и ты, прикинь, до сих пор жив. Больно. Но, как у зубного, мы знаем, через полчаса — домой, таблетку анальгина и накрыться одеялом — все пройдет. К сожалению, это правило справедливо и для приятных моментов. И иногда думаешь, что поменял бы защищенность на беззащитность, чтобы уж все на полную катушку.

Рэн в полной растерянности сидел на ступенях, ведущих к воротам Белого города. То, что это именно Белый Город, казалось, не вызывало сомнений: город, сложенный из белого шершавого камня, стоял на холме, опоясанный такими же выбеленными солнцем и ветром каменными лестницами, как верхушка на пирамидке. На его приоткрытых воротах камнерезами выбиты были загадочные для Рэна знаки и символы, а колонны у ворот покрывало из того же камня кружево. В щель виднелся фрагмент залитой бледным лунным светом площади, замощенной узорными плитами. Лунным, потому что была еще ночь. Тоже белая.

Несмотря на то, что в лесу была обыкновенная черная, точнее — сине-зеленая, чернильная ночь.

То, что и ворота приоткрыты, и на стенах не видно стражи, не удивляло Рэна: он уже успел убедиться, что и внутри крепостных стен никого нет. Как сказала бы Битька: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. И совершенно ни одного человека.».

И это то самое место, в котором живут те, что управляют миром? Те, что разговаривают с богом, точнее, с кем разговаривает бог. Сами почти боги. Те, что прислали разрешение на второй тур. Признаться, по наитию отчаянья выбираясь из леса, Рэн в своих мечтаньях сумел доутешаться до надежды найти этот самый Белый Город, добиться аудиенции у Старейшин… Тогда все ему объяснят и все окажется ерундой и глупостью. Нет, правда, если бы все для Рэна О' Ди Мэя действительно оказалось бы так плохо, разве бы не потеряла ночь все свое очарование, свои ароматы, свой шелест, свою нежность. Разве мир остался бы по-прежнему прекрасным? Да нет же. Он остался таким же, как был только чтобы намекнуть: на самом деле, Рэн, все нормально, все хорошо, наступит утро, и тревоги растают.

Даже сейчас, слушая как совместный хор цикалностиков и лягушек встречает занимающийся рассвет полными сладкой истомы руладами, совершенно невозможно поверить во что-нибудь плохое. А ведь достаточно вроде бы произошло, чтобы отчаяться раз и навсегда. Включая пустоту Белого Города. Как забилось в горле сердце отчаянной надеждой, при виде внезапно выступивших из молока посветлевшего неба стен. И как болезненно затихал этот радостный стук вместе с затиханием звука одиноких шагов Рэна. Ветер беспечным и неприкаянным бродягой слонялся по улицам и площадям, по домам, которые со своими распахнутыми дверями и окнами казались продолжениями переулков; составлял компанию оруженосцу.

Рэна заставил обернуться даже не шорох, а один из запрограмированных генетическим коктейлем рефлексов. Но и при том, что ему хватило мгновенья, чтобы дернувшись в сторону, избежать нападения сзади, схватка была некинематографически короткой. Рэн успел почувствовать секундное удовлетворение от пары попаданий мечом в твердое и живое и несколько обжигающих ударов, и вполне мог больше ничего не почувствовать, если бы склонившиеся над его поверженным телом нападавшие не замешкались, молчаливо переглядываясь. Душа Рэна успела метнуться от ужаса до надежды и опять скатиться в тягучий детский ужас, когда у одного из них блеснули в лунном свете клыки. Рэн едва не взвизгнул и забился, рука машинально дернулась к нательному крестику, и была остановлена жалом клинка. Тут краем сознания парень заметил, что крестик на его груди горит, даже отблески его золотого сияния заметил в глазах четверых напавших. И растерянность в них.

Поэтому когда один из окруживших Рэна типов вдруг заорал и повалился прямо на оруженосца, тот не удивился, а готовно выхватил из слабеющей руки меч . Через пару минут он уже стоял, пытаясь успокоить признательно выскакивающее из груди сердце, и с благодарностью протягивая руку человеку спасшему его жизнь.