Везунчик - [22]

– Браво! – стоящий у машины комендант аплодировал Антону.

– Завтра чтобы был как огурчик! – староста бросил винтовку на лежащего у его ног подчиненного.

С площади Антон уходил последним. Шел не спеша, как хозяин, шел по центру улицы уверенной походкой, твердо впечатывая каблуки служебных сапог в деревенскую землю. Вот только не мог определить – куда девать руки. Они болтались в такт ходьбы вдоль туловища, а хотелось, что бы и положение рук тоже указывало на его теперешнее состояние, чтобы окружающие видели – передвигается не просто Антон Щербич, а идет хозяин! Он то пытался засунуть большие пальцы рук за кожаный ремень на животе, то сцепить кисти за спиной, но все это ему не нравилось, так как не предавало достаточной солидности в походку. В конце концов он бросил это занятие.

«Черт возьми! – приятные мысли роились в голове нового старосты деревни Борки. – Стоило перетерпеть столько страха, мучений за два месяца скитаний, как сама жизнь повернулась совершенно с другой стороны! Главное – жив, не ранен, при хорошей, не пыльной должности. Карл Каспарович обещал достойную зарплату в немецких марках. Но как они накинулись на перстенек – угадал таки с подарком! Это хорошо! Не подари – не известно, что и как бы получилось. А так вышло все как пописанному – без сучка, без задоринки, – лицо Антона расплылось в самодовольной улыбке. – А этот, Шлегель, как он потом вился вокруг меня, все пытался напроситься в друзья, чтобы и ему перепало. Но хват майор, молодец, догадался и предупредил, чтобы все дела я вел только с ним. Видно, рассчитывает, что это мой не последний подарок для него. А толстячок обиделся. Плохо, если он злобу затаил. Надо будет посмотреть что-нибудь, безделушку, какую не жалко, кинуть, пускай подавится. Э-э, все они одним миром мазаны – так и норовят на халяву чужим добром попользоваться. Но ни на того напали – я буду давать вам только то и столько, что считаю нужным, а не то, чего хотите вы. – Антон спорил со своими воображаемыми оппонентами, размахивал руками, выражение лица менялось вместе с его мыслями. – Вас много, а я один. Где я на всех напасусь?»

Поняв, что разговаривает сам с собой, Антон огляделся вокруг – не видел ли кто его таким странным. Но нет, деревенская улица была пуста, безлюдна. Даже не слышно собачьего лая: как будто и они стали понимать, что чем тише себя ведешь, тем больше шанцев остаться живым. Комендант приказал уничтожить в селе сначала всех бродячих собак, а потом и хозяйских. Все распоряжения майора староста аккуратно занес в тетрадку, что лежит в болтающейся через плечо сумке.

– Что не здороваешься, дядя Гриша? – Антон окликнул высокого подтянутого мужчину лет шестидесяти, что нес от колодца воду. Семья Скворцовых переехала в Борки года за три-четыре до войны. Поговаривают, что этот старик был большим человеком до революции – то ли начальником полиции города Бобруйска, то ли каким-то военным в больших чинах.

– Так мы же виделись на площади. Что зря лишний раз языком трепать? Все уже сказано, – Скворцов даже не повернул голову в сторону Щербича, хотя раньше между ними ни одна встреча не обходилась без разговоров, расспросов друг друга о житье-бытье.

Антон был неприятно удивлен таким отношением к себе. Какой-то холодок закрался в грудь, обдал сердце и когда он вдруг вспомнил о маме. А ведь она за все время на площади даже не глянула на него: он так и не смог встретить ее взгляд, увидеть ее улыбку, или самому улыбнуться ей. Да и вообще со всей толпы ни кто особой радости и восторга не высказал при виде нового хозяина деревни. А он этого ждал, надеялся, что многие будут заискивать перед ним, искать дружбы, хотя и не исключал, что кому-то не понравится его новое положение. Но ни кто не остался на площади, не захотел встретиться с ним, поговорить. Что-что, а поговорить, поболтать деревенские могут, их хлебом не корми, а дай лясы поточить, обсудить кого-нибудь, лишь бы ни чего не делать руками. Антон это знает не понаслышке. Даже Худолея бабы поволокли домой, не оставили одного у конторы. А он остался один. Знать, им Васька милее, чем новый староста.

«Не хорошо как-то получилось, – размышлял Антон, подходя к своему дому. – Как еще мама поведет себя – она же была категорически против, что бы я шел к немцам работать. Да и Лосевы на нее огромное влияние имеют. Вот она, поди, как между молотом и наковальней – не знает, что ей делать и как ей быть».

Во двор заходить сразу не стал, а сел на лавочку, что стояла у палисадника. Слева росла черемуха, а справа – огромная, в два обхвата, разлапистая липа с гнездом аиста на вершине. Пацаном Антон любил качаться на самодельных веревочных качелях, что цеплял за сук для них с Ленькой старый Лось. Эх, как высоко подлетали качели – прямо дух захватывало! При воспоминании о соседях настроение полностью испортилось.

«Да что это такое? – раздосадованный староста даже стукнул кулаком по лавочке. – Сколько еще времени эти Лоси будут портить жизнь? С этим надо кончать, и чем быстрее, тем лучше.

Вот скоро начну работу по выявлению красноармейцев, тогда же займусь и ими. Пускай ответят – где их сын, что делает, не замышляет ли чего против законной власти? Я их прижму к ногтю, дай только срок. Они у меня еще покрутятся, как вьюн на сковороде. Мать взболомутили, как будто она им должна что-то. Никто вас не просил приютить нас в то время. Не вы, так нашелся бы кто-то другой. Да мы бы и сами не пропали. Мама говорила, что где-то еще родственники остались, к ним бы поехали. Вишь, моду взяли – до всех им дело есть. Все им надо знать, отчитайся перед ними. Судьи нашлись. Сейчас сами думайте, как оправдываться, да как жизни сохранить. Судьей быть легко, побудьте и подсудимыми».