Вьётся нить (Рассказы, повести) - [158]
— И его, и моя. Да, да, сестра обоих, — зло бросила Фира и, словно это был неодушевленный предмет, проскочила мимо любопытного доктора.
Оторопев, он крикнул ей вслед:
— Не больше пяти минут.
В палату Фира вошла спокойным шагом, без малейшего следа волнения на лице. Она заговорила так, будто они с Яшей и не разлучались: ей, мол, удалось только что перекинуться несколькими словами с доктором: «молодой такой, — Фира улыбнулась, — весь из себя красивый, глазами сверкает…». У Фиры хватило сил показать, как доктор сверкает глазами. Так вот, этот красавец сказал ей, что опасности нет никакой. Да она и сама видит… Просто не верится, что с ним, с Яшей, сегодня утром случилось что-то неладное. И пусть он забудет ради всего святого о ее записке и о том, что ока собиралась уехать. По ее глупому разумению выходило, что так надо. Но вот же, вернулась. Едва успела несколько станций проехать, как опомнилась. Хотя это было сущей правдой, Фира сказала как бы в шутку: «Здесь труба сыграла свою роль. Вспомнила, что надо переложить трубу, вот и вернулась. Нельзя же нам с тобой без печки зимовать», — заключила она серьезно, самым обыденным тоном. Яша протянул к ней руку. Поглаживая его сухие горячие пальцы, Фира спокойно, ровным голосом сообщила ему, что «письма уже забрали». Она бы охотно назвала по имени ту, которую застала в своей комнате склоненной над одним из ящиков ее с Яшей стола. Но… «это я» — вот все, что Фира знала о ней. Как мало и как много…
Усилием воли Фира отогнала от себя мысль о девушке. О письмах, однако, надо было сказать Яше, хотя при упоминании о них по его лицу прошла тень. Была ли это жалость или раскаяние? И кого ему жалко? В чем он раскаивается? Пусть это останется при нем. Жалость, однако, перехлестнулась через край. К своему глубокому удивлению, Фира почувствовала, как она хлынула от Яши к ней. Жалость к нему, к себе, к той, совсем еще юной, которая сегодня утром достойно и с удивительным мужеством смотрела горю прямо в глаза. А родители… Как у нее рука подымется написать им, что Яша болен.
Когда Фира вернулась домой, она застала в почтовом ящике на двери письмо от отца:
«Дорогой и любимый сын мой Яшенька!
Надеюсь, что мое письмо придет к тебе как раз вовремя на второй день этого месяца и в первый день Нового года (Рошешоно). По еврейскому летосчислению год нынче високосный. Мы шлем тебе я и мама наше поздравление с Новым годом и желаем тебе много-много лет пребывать в добром здоровье до глубокой старости до ста двадцати. Жить тебе в счастье и благоденствии с твоей Фирочкой светом наших очей. И еще мы желаем тебе и Фирочке самых больших успехов в ваших художественных делах до наивысшей славы. И не знать тебе ни вражды ни зависти. Дай бог чтобы люди чтили тебя и любили и чтобы ты никогда ни в чем не испытывал нужды и чтобы ты с нашей Фирочкой устроился в хорошей удобной квартире. Дай бог чтобы все это исполнилось в Новом году к твоему полному удовольствию дай бог дай бог аминь!
Мама шлет отдельно свой привет тебе и Фирочке. Мама говорит что когда ты нам не пишешь у нее душа не на месте. Ты на нее не обижайся. Когда ты получишь новую квартиру, и у тебя будут свои дети ты поймешь как нам хочется чтобы ты приложил руку к бумаге не только для рисования. Многого мы от тебя не требуем. Пусть будет только приписка к каждому письму Фирочки чтобы мы видели а главное мама что ты вполне здоров. Лешоно тойво тикосейву[21]. Эти слова тебе объяснит Фирочка.
Твой папа Маркус»
1975—1976
Перевод автора.
