Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [16]

Московский житель, знаменитый историк и археограф Н. Н. Бантыш-Каменский 23 мая 1795 года писал князю А. Б. Куракину в его саратовское поместье: «У нас сильной идет о картежных академиках перебор. Ежедневно привозят их к Измайлову. Действие сие в моих глазах; ибо наместник возле меня живет. Есть и дамы… Basta!» Названный тут наместником М. М. Измайлов – московский главнокомандующий и губернатор. 14 июня Бантыш-Каменский сообщал Куракину: «Академики картежные, видя крепкой за собою присмотр, многие по деревням скрылись»[125], то есть разъехались по своим поместьям. Некоторых, впрочем, покарали. Занимавшийся этим делом Измайлов извещал императрицу о ходе следствия. 4 июня она направила ему указание:

«Михайло Михайлович.

Не видя из представления вашего о карточных игроках, коих вы по делам Волжина и Шетиловича допрашивали, кто они таковы и чьи те домы, где были сборища для карточной игры, я желаю, чтоб вы доставили мне об них, не исключая ни одного, имянной список»[126].

На житьё в уездные города

Покуда следствие ещё шло и московское общество только о том и судачило, императрице пришлось разбираться с иным скандальным происшествием в Москве, которое тоже касалось картишек. 7 июля Екатерина писала московскому главнокомандующему Измайлову, что жена отставного гвардии поручика Петра Михнева подала ей прошение, жалуясь на мужа, который проиграл в карты до 60 тысяч рублей некоей «соединенной компании» (то есть шайке шулеров). Екатерина предлагала Измайлову расследовать это дело и затем уведомить её, «из кого состоит та соединенная компания»[127]. Как видим, тем летом императрице не давали покоя скандалы с шулерами-картёжниками. Очевидно, мнение В. В. Шевцова о том, что шулерство в России стало профессиональным занятием лишь в начале XIX века[128], следует скорректировать: и прежде, в конце XVIII века, то и дело появлялись этакие «соединённые компании» да «академии».

Окончательное решение о наказании «академиков» Екатерина приняла 7 августа 1795 года: «Находящихся в Москве коллежских асессоров Павла Иевлева и Дмитрия Малимонова, секунд-маиора Роштейна, подпоручика Афанасия Волжина и секретаря Луку Попова, которые, как по произведенному следствию оказалось, не взирая на законную строгость, с какою запрещены в империи нашей всякие азартные и разорительные игры, не только продолжали таковые игры, но при оных употребляли все средства хитрости и обмана для вовлечения других в пагубные свои сети, повелеваем, как людей провождающих праздную и развратную жизнь и совершенно вредных обществу, удалить из столицы нашей, отправя их на житье в уездные города “Вологодской и Вятской губерний”, с тем, чтоб городничие тех городов имели за поведением их наблюдение, внеся притом имена их в публичные ведомости, дабы всяк от обмана их остерегался». Императрица далее просила Измайлова подтвердить «всем тем, кои в представленном от вас списке поименованы, дабы они от упражнения в разорительных играх всемерно воздержались под страхом нашего гнева и неизбежного взыскания по законам». Отобранные же у Волжина ценные бумаги на 159 тысяч рублей и различные драгоценности, «яко стяжание, неправедным образом снисканное и ему непринадлежащее», велено было передать на благотворительность[129].

Наказание Екатерина II определила самолично, без правильно организованного суда – по-матерински, так сказать. Российские самодержцы и впоследствии, до середины XIX века, лично распоряжались о высылке и надзоре, если в действиях или помышлениях кого-либо из дворян усматривали нечто предосудительное. Наказания были выборочными и очень зависели от умонастроения монарха в тот момент.

Отголоски шумного московского дела доносились до тульского поместья, где жил литератор и учёный А. Т. Болотов. В феврале и марте 1796 года он занёс в свой дневник слух о том, что «играют по-прежнему, и не столько в Москве, сколько в самом Петербурге». Потом исправил: нет, в Москве с этим «величайшая строгость». Наконец, упомянул о ложной, как оказалось, молве, «что в мае выйдет манифест и все сосланные игроки будто будут прощены»[130].

Хворый секунд-майор

Двое из пяти наказанных «академиков» попали на Вятку. Их предводитель, секунд-майор Леонтий Роштейн, угодил в Нолинск, а драчун, коллежский асессор Павел Иевлев, – в Котельнич. Значительная часть бумаг выявленного архивного дела – это краткие, стандартно составленные доклады нолинского и котельничского городничих на имя вятского губернатора С. Н. Зиновьева, посылавшиеся в начале каждого месяца: мол, за истекший период поднадзорный вёл себя прилично.

Кажется, историки не заметили того, что часть этой разгульной компании оказалась в вятских пределах. Опубликована немалая по объёму статья об «азартных играх на Вятке», но там о XVIII–XIX веках говорится совсем коротко и московские «академики» не упомянуты[131].

Ссыльный Роштейн, по крайней мере, пару раз отпрашивался в Вятку, чтобы показаться врачу. Губернатор получал его прошение, и Роштейну позволяли посетить «господина доктора Пфеллера» в центральном городе края[132]. Вятская врачебная управа была создана как раз тогда – в июне 1797 года. Филипп Фридрих Пфеллер (или Пфейлер; он подписывался так: «Акушер Филип Пфелер») был там главным