Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [14]

Возможно, коварная Мавра хотела погубить, извести нелюбимого мужа. Обычный тогда женский способ – отравить злодея. Так поступила «леди Макбет Мценского уезда» из повести Н. С. Лескова (1864): свёкор откушал каши с грибочками да и помер. Мавре, не ходившей на исповедь и к причастию, морально-религиозные соображения серьёзным препятствием быть не могли. Коли справедливы туманные намёки и подозрения её земляков, то к своим двадцати годам, когда её отдали замуж, Мавра уже успела сполна оценить общество ухажёров. Этим парням нужна была её благосклонность, и понятно, что она от них получала только подарки, ласку да любовь. Любовь – от ухажёров, не от законного мужа. Мужик вообще относился к своей бабе как к собственности. То-то Варлам сердился, что после свадьбы она с ним «мало говорит». Он её, видите ли, «подрал за уши». Такое проделывают с малолетними. В те времена крестьянин свою жену за провинность мог «учить» иначе – нещадно лупцевал кулаком, поленом, вожжами. Жестокие избиения зачастую воспринимались без особого трагизма: бьёт – значит, любит. А оттаскать за уши – это унизительное для взрослой женщины наказание. Этак мужья с жёнами не поступают. И с ним – навсегда? Вот принял бы незаметно для себя чемеричного порошка да изошёл рвотой и лихорадкой. Мало ли какая болесть по весне приключиться может…

Казалось бы, в качестве любовного снадобья, как на том настаивала Мавра, чемерицу можно было применить уж совсем сдуру. В решении Нолинского уездного суда предусмотрена такая возможность: мол, «по глупости своей» Мавра не только чемерицу, но и что-нибудь иное запросто поднесла бы несчастному Варламу.

Любовный приворот?

Всё же могли ли чемерицу использовать для приворота?

Парни прибегали к магическим действиям, чтобы пользоваться успехом у баб и девок, девушки – чтобы мужчины их ценили и сватались. А замужние женщины стремились таким способом восстановить мир в семье: пусть муж подобреет, будет любить и не станет рукоприкладствовать. Любовная магия обычно состояла в том, что человеку, на которого она была направлена, следовало тайком подать с пищей или питьём что-либо, связанное с другим человеком: когда мужчина вкусит каплю пота, менструальной крови, грудного молока или воды, которой женщина омылась, то и привяжется. Если использовали травы, то, как правило, такие, название которых по созвучию ассоциировалось с любовными отношениями или «прилипанием» – любисток, лепок. Либо же травы приятные людям, красивые[111]. Типичным при таких действиях было произнесение заговора[112]. Увы, в нашем случае следствие этим не заинтересовалось.

Мог ли порошок из сильнодействующего ядовитого растения применяться для любовного приворота? Казалось бы, это нелепость. Но есть одно важное обстоятельство.

Любовная магия предназначена для того, чтобы внедрить в человека «тоску». Тоска понималась как нечто внешнее. Попав в тело жертвы, она сушит и томит, не даёт покоя. Это тяжкая напасть, которая действует на человека разрушительно. Человеку становится тошно. В старинных лечебниках тоской могли называть тошноту или боль в желудке, причём всё это ассоциировалось со стеснением сердца. В качестве лекарства «от тоски» предлагали зелье, прочищающее желудок. По сути, нападение «тоски» – это разновидность порчи. Недаром «тоской» страдали кликуши[113].

Как писала исследовательница народной религиозности Е. Б. Смилянская, «магию подозревали везде, где чувство выходило из подчинения разума». По её наблюдениям, «магическое сознание склонно объяснять “злым помыслом” не только душевную одержимость, сопровождающую любовную страсть, но и болезнь физическую» (курсив автора. –  В.К.)[114]. Историк А. С. Лавров заметил: «Совершенно очевидно, что любовная магия воспринималась как “чёрная”, отречённая»[115].

Тоска могла овладеть человеком так.

Осенью 1850 года жившая в починке Лобачевском Глазовского уезда Вятской губернии крестьянская девка Палагея Мокрушина, 23 лет, приболела и вскоре решила, что её «испортил» сосед Михаил Коробейников. По её версии, он подлил какого-то снадобья в «яровой кисель». Правда, тогда угостилось несколько человек и остальные ничего такого не ощущали. Как было записано со слов пострадавшей, «лишь только поела она этого киселя, то в то же время почувствовала болезнь во внутренности своей и объята была несносною тоской»[116]. Спустя некоторое время сидела она у себя дома на печи. Туда пришёл Коробейников, чтоб лечить наговорами какую-то их родственницу. Тут-то Палагея и сообразила, что он, оказывается, чародей! А он, закончив с той бабой, расположился на полатях. Вот её показания в пересказе чиновников: «…Коробейников, лежавши на полатях к верху лицом, читал какую-то длинную речь, которая заключалась в том, чтоб напустить на неё Палагею тоску. И во время чтения дотрагивался бывшею в руках его лучиною до левого ея боку. Из всей речи она по тяжкой болезни помнит, что только он призывал всех ветров и духов для того, чтоб они напустили на неё несносную по нём тоску. И лишь только он кончил речь свою, то она задрозжала всем телом, а болезнь жесточе прежнего начала свирепствовать, и во внутренности у ней появились какие-то животные, которые безпрестанно трапещутся и причиняют