Ветреное сердце Femme Fatale - [3]

Амалия невольно улыбнулась. По правде говоря, причина, по которой она так стойко отбивалась в свое время от неожиданно нагрянувших родственников, заключалась вовсе не в ее злопамятности и жестокосердии, как некоторые могли подумать, а как раз в дядюшке Казимире. Это был необыкновенно изворотливый маленький человечек, картежник, плут, бонвиван и, что называется, не дурак выпить. Всю свою жизнь он безотлучно провел при старшей сестре, матери Амалии, и, когда дела самой Амалии значительно улучшились – отчасти благодаря браку, отчасти благодаря пребыванию в особой службе, – ей пришлось, как до того Аделаиде Станиславовне, мириться с присутствием Казимира и выплачивать ему содержание, чтобы он мог по-прежнему баловаться карточной игрой, пить дорогое шампанское и заводить романы с хорошенькими женщинами. Всякий раз, когда очередной непрошеный родственник являлся к Амалии, она представляла себе, что отныне ей придется терпеть не одного Казимира, а двух, и при мысли об этом ее голос становился таким ледяным, а манеры – такими неприятными, что гость, не успев пробормотать свою просьбу о теплом местечке для себя или для сына, уже пятился к дверям.

Не то чтобы Казимир был каким-то подлецом или законченным мерзавцем – Амалия успела достаточно повидать жизнь, чтобы понять: бывают люди и куда хуже него; но он был невыносимо, чудовищно эгоистичен и даже знать не желал о том, что помимо его желаний в мире существуют и другие, с которыми надо считаться. Больше всего на свете он боялся двух вещей – смерти в богадельне и женитьбы. Причем женитьбу, пожалуй, можно поставить на первое место. Казимир прекрасно понимал, что никто не станет так носиться с ним, как сестра, потакавшая его слабостям и заставлявшая дочь с ними считаться, и до ужаса боялся, что однажды, в один далеко не прекрасный день, его свободе придет конец. Кажется, этот страх поселился в нем с тех пор, когда он встретил старого приятеля Болека, заводилу Болека, с которым они славно проказили во время учебы у иезуитов; и Казимир не мог забыть то жуткое чувство, когда лет через семь после окончания школы он вновь увидел своего друга, женатого, плешивого, с синяками под глазами, совершенно облетевшего, как дерево осенью. Боже! Неужели перед ним был тот самый Болек, с которым они лазили к черноглазой Ирене за пирожками и поцелуями? Какой же он сделался старый, несчастный, и как им помыкала его измученная, постаревшая от многочисленных родов жена, и какой у него затравленный вид, и как униженно он говорил о том, где бы ему перехватить денег до рождения очередного ребенка… Казимир никогда никому не рассказывал, но именно после встречи с Болеком он определенно понял, что семейная жизнь – не для него. Он так боялся попасться, так боялся оказаться в положении, когда честный человек просто обязан жениться, что даже романы заводил исключительно с замужними, положительными дамами. И то – не далее как несколько дней тому назад Казимир едва не обжегся, и Амалия, вспомнив об этом случае, невольно улыбнулась.

– Что? – спросила Аделаида Станиславовна, зорко наблюдавшая за ней.

– Так, – беспечно отмахнулась Амалия. – А где дядя сейчас?

– У себя, – вздохнула ее мать. – Второй день почти не ест, бедный. И даже на карты не смотрит, – заговорщическим шепотом прибавила она.

…Причина того, что Казимир даже перестал смотреть на карты, заключалась в миниатюрной хорошенькой даме, которая явилась как-то в особняк Амалии после обеда. Едва старый Яков доложил о прибытии гостьи, как Казимир побелел, покраснел, заметался, выскочил за дверь, впопыхах стукнувшись о створку, и крикнул племяннице на прощание:

– Меня нет! И не будет! Я для нее умер!

Однако через секунду он вновь просунул голову в дверь.

– Умоляю тебя, племянница, – застонал он, – сделай что-нибудь, чтобы она исчезла! Я так с ума сойду!

Амалия сделала Якову знак подождать.

– В чем дело, дядюшка? – довольно сухо спросила она.

– Вот то-то и оно! – просипел Казимир, теряя голову. – У нее муж умер… от грудной жабы[1]… третьего дня. И она вбила себе в голову, что я должен на ней жениться!

– А не должен? – осведомилась Амалия безразличным тоном.

– Я? – отшатнулся Казимир. – Но это же… это… Нет, лучше петля! Сразу! Покончить счеты с жизнью… Или камень на шею – и в воду, да! – И он энергичным жестом показал, как именно станет привязывать себе на шею камень.

– А может быть, вы зря переживаете? – добила его Амалия. – Женитесь, остепенитесь, заведете детей… Не так уж и плохо, знаете ли!

– Ну да, конечно! – возмутился Казимир. – То-то ты сама развелась, племянница…

Помимо всего прочего у Казимира был неприятнейший талант попадать точно в больное место. Заметив, что Амалия слегка переменилась в лице, что могло служить у нее признаком сильнейшего гнева, он, впрочем, сразу же пошел на попятный.

– Я ничего такого не имел в виду, – жалобно пропыхтел дядюшка, кося глазом на противоположную дверь, куда вот-вот должна была войти та, которая покушалась нарушить его покой и насильственным образом, вопреки всем законам и уложениям Российской империи, отволочь его к алтарю. – Но семья… и я… О, я не переживу этого! – со стоном закончил он, хватаясь за голову.