Вьетнамский кошмар: моментальные снимки - [214]

Вот таким я себя и увидел в смерти Джойс и в своей битве с раковой опухолью. Некоторых колотит от страха при виде людей, чьи дни сочтены, потому что, повторюсь, мы — продукт трусливой, отрицающей смерть культуры.

Но лучше всего мы познаём смерть, когда назначен конечный срок, когда выносится приговор, когда врач сообщает, что жить нам осталось от силы полгода. И лишь тогда мы учимся, лишь тогда начинаем жить по-настоящему, ибо знаем уже наверняка, что жизнь отнюдь не бесконечна, как привыкли о ней думать. Тогда мы живём на полную катушку. Слушаем любимую музыку. Читаем любимые книги. Последний раз веселимся с закадычными друзьями. Мы проводим время с теми, кого любим. Колесим по знакомым закоулкам. Подойдя вплотную к самому краю, мы не можем усидеть на месте. Зачем же — кто знает — смерти всё это нужно, чтобы пробудить нас?

Через отрицание, раздражение, торг и депрессию люди, если повезёт, приходят к смирению. И тогда на них нисходит тишина и спокойствие, ибо тот, кто смирился с собственной смертью, светится изнутри, как если бы уже умер и вновь воскрес в каком-то духовно-психическом смысле.

Всякий раз, делая широкий шаг через пустыню, всякий раз, заметно улучшая своё «я», мы повторяем весь процесс по порядку: отрицание, торг, раздражённость, подавленность и смирение.

Это похоже на парадокс «Анонимных алкоголиков»: чтобы победить, необходимо сдаться, чтобы обрести себя, нужно потеряться, чтобы прожить добрую жизнь, нужно смириться со смертью.

Бояться смерти — нормально. Умирание — это дорога в неведомое, в великую тайну жизни, поэтому страх смерти — очень здоровое явление.

А нездоровое в этом — попытки игнорировать смерть.

Многие верующие лишены вкуса к борьбе с тайной смерти, вместо этого они предаются поверхностной, доставшейся в наследство, изрядно поношенной религии, которая хранит их в их невежестве, ибо религия — лишь идея в ряду прочих идей цивилизации, таких как, например, гамбургеры из «Макдональдс», и человек носится с ней, чтобы оградить себя от мирового зла, и идея сия есть иллюзия… ибо немощна. Потому что если зло пожелает, оно разыщет тебя и будет на твоём пороге скорее, чем успеешь промолвить «Изыди, Сатано!»

Всем нам нужна прямая связь с Богом, но её не достичь через слуг церкви. Её не достичь ни через родителей, ни через вождей и друзей. Борьба с тайной смерти — наша собственная борьба, ибо на жизненном пути существуют участки, которые можно преодолеть только в одиночестве. Духовная личность — это не слепой следователь церковным догмам, но исследователь космоса, потому что нет такого понятия как абсолютная вера.

Реальность, как и Бог, это всего лишь направление, указанное духовным компасом, это путь следования, но мы можем лишь приблизиться к этому пути, конец же его недосягаем. Духовное путешествие — это искание истины, но чтобы верней обрести истину, мы должны погрузиться в неизведанное, в тайну. И если нам когда-нибудь посчастливится найти достаточно частей, чтобы составить эту головоломку и обнаружить в ней хоть какой-то смысл, мы должны всё подвергнуть сомнению и всё оспорить.

*****

2-го февраля 1995-го года мой друг Фрэнк покончил жизнь самоубийством, и его друзьям из Калгари потребовался месяц, чтобы пролить свет на детали беды, потому что он обставил дело как Джон Доу[17], неизвестная личность.

Последние 10 лет он постепенно скатывался под откос, хоть и не пил. Его потихоньку выжили с работы, и в 1985-ом году он ушёл из нефтяной компании, проработав в ней картографом 16 лет. Он намеревался немного побездельничать и пожить на пособие, прежде чем решить, что делать дальше. У него было много каких-то странных предложений, и одно время он даже держал собственное дело по стрижке газонов: после смерти Джойс, весной 87-го, я помогал ему.

Джойс и я — мы много общались с Фрэнком. Для нас он был членом семьи. Выезжая на пикник или собираясь в турпоход, мы звали его с собой, и он всегда шёл с нами: иногда с подружкой, чаще сам. Мне кажется, он тоже чувствовал в нас семью. Он провёл детство в мрачном баре лондонского Ист-Энда в полном соответствии с описанными Диккенсом ужасами, включая жестокости и сексуальные домогательства в тамошней католической школе: сегодня такие истории не редкость. В 18 лет он вырвался из этого круга с массой проблем — с сексуальными расстройствами в том числе (у нас у всех такие проблемы в той или иной мере) — и начал колесить по миру: несколько лет жил в Австралии, потом в Новой Зеландии и, наконец, в 1969-ом году осел в Канаде.

Смерть Джойс больно ударила по нему, потому что она было для него матерью — матерью, которой у него никогда не было. Тем же летом я уехал в городок Белла-Кулу, что в Британской Колумбии, после 12-ти лет нашей тесной дружбы, а дружба эта началась ещё в 1975-ом, когда мы вместе поселились в одном домике на двоих хозяев. Это я привёл его в АА, всячески поддерживал и давал денег. Мы много бывали вместе, но он всегда был очень замкнут и никогда ни с кем не говорил о своих детских травмах, которые ему выпало пережить в лапах святош. Стыд глубоко засел в его душе, а он всё скрытничал и не давал ему выхода, потому и не мог прийти к согласию со своей жизнью.