Ветхозаветные пророки - [44]

Подлинная вера имеет свои критерии и свои оценки. Именно тогда, когда внешне, казалось, более всего проявлялись безумие и бессмыслица жизни, пророки выступали со своим парадоксальным благовестием: Хотя Бог и пребывает вне мира, погруженного в стихию зла, в то же время. Он таинственным образом присутствует в нем, исполняя в земной истории Свою волю. Пророки VIII столетия: Амос и Осия, Михей и Исайя, призывая людей прислушаться к шагам Ягве в истории, сами целиком находились под впечатлением открывшейся им реальности Богоприсутствия. В их видении частности отступали на задний план перед лицом этой священной тайны. Конечное торжество «Суда», или полноты правды Господней, было для них настолько неоспоримым, что все временные промедления становились несущественными. Еще не наступило то время, когда перед учителями Израиля во всей мучительности встанет вопрос о зле и страдании. Такие монолитные и цельные натуры, как Исайя, были еще настолько устремлены к единой, дарованной им истине, что даже загадка посмертной участи человека не тревожила их. Вера поглощала все их существо, иным, необъяснимым путем разрешая вопросы, которые рождаются в тревожном и расколотом сознании.

Исайе не нужны были ошеломляющие знамения; он и без них читал в событиях, как в книге. Бедствия Израиля были в его глазах неизбежным следствием падения и отступничества, когда же в час испытания святой град был все-таки спасен, это явилось лишь подтверждением его веры в сохранение Остатка.

Библейское сказание об ангеле, поражающем тысячи ассирийцев, — лишь эпическая форма, в которую пророки облекали веру в знаменательность события. Для обычного же наблюдателя все выглядело гораздо прозаичнее. Правда, избавление Иерусалима на какое-то время вызвало взрыв энтузиазма, но он быстро остывал. Народ ожидал чего-то большего: триумфов и новых чудесных вмешательств Ягве. Массы, как правило, ищут явных и осязаемых знамений, поэтому их так легко увлекали и увлекают лжепророки. Зримое могущество Бога или государства, полководца или императора во все века вызывало восторженное преклонение. Бог, который действительно ходил бы ночью по вражескому стану, поражая неверных направо и налево, обладает для многих гораздо большей притягательностью, чем Бог, распятый на кресте…

* * *

После ухода ассирийцев современники Исайи, вероятно, прониклись надеждой, что Ягве даст наконец последний бой Ассуру. Но скоро им стало ясно, что ангел Господень не довел расправу до конца. Мало того, что Синахериб на несколько лет пережил Езекию, но и смерть ассирийца от руки заговорщиков, казалось, совсем не отразилась на мощи его империи. Скорее, наоборот, царствование его сына Асаргаддона стало апогеем могущества Ниневии. Когда Исайя выносил ей приговор, он не назначал никаких сроков, народ же Иудеи убеждался, что новому властителю Ассура сопутствуют успехи и удачи. Это приводило в смущение и сеяло соблазн. Невольно думалось, что какие-то непонятные силы содействуют тиранам.

Асаргаддон старался исправить ошибки отца: он возвратил старые привилегии священным городам и стремился повсюду создавать проассирийские партии, чтобы править империей, опираясь на них. Он не отказывался от войн, но предпочитал политику союзов: заключил мир со скифами, угрожавшими с севера, и с греками-киприотами. Необходимо было успокоить Вавилонию, перенесшую величайшее унижение после гибели ее столицы. С этой целью Асаргаддон взялся за немыслимо трудное предприятие: восстановление Вавилона из пепла.

Даже в наше время нелегко вообразить весь масштаб этой затеи. Вновь болотистую равнину прорезала сеть каналов, вновь вытянулись кварталы белых глинобитных домов; архитекторы проектировали новые дворцы и святилища, и их чертежи со сказочной быстротой претворялись в жизнь. Таким сверхчеловеческим усилием Асаргаддон приобрел верность Вавилона. В 671 году Асаргаддон осуществил мечту своего отца и утвердил владычество Ассура в дельте Нила. Однако и здесь царь действовал осторожно: после бегства фараона Тахарки в Эфиопию он оставил в Египте прежних князей, связав их лишь особой вассальной клятвой.

Палестина и Сирия в который раз пытались было освободиться от ига Ниневии, но, разумеется, безуспешно. Надпись Асаргаддона перечисляет двадцать два покоренных сирийских царя, прибывших к нему с дарами. В начале списка стоят имена Баала Тирского и «Манаси, царя Иауди». Этот последний не кто иной, как Менаше, наследник Езекии на иудейском престоле. Если отец его вел постоянную борьбу против Ассирии, то Менаше полностью примирился с ее игом. И причина здесь была отнюдь не в том, что царь решил оставить бесплодную борьбу ради внутренних преобразований. Напротив, со смертью Езекии все реформы были приостановлены.

Многолетняя верность Менаше Ниневии объяснялась не только победами Асаргаддона, но и тем, что при нем возобладали сторонники проассирийского курса. Это был возврат к политике Ахаза.

Ниневийские власти любили устраивать пышные приемы иноземным царям, чтобы те могли воочию убедиться в несокрушимой мощи державы-победительницы. Путешествие в столицу Ассура для принесения присяги должно было произвести на Менаше огромное впечатление и подтвердить правоту его советников.