Ветхозаветные пророки - [14]

Ненавижу Я, презираю праздники ваши,

не приемлю каждений на торжествах ваших!

Если принесете Мне всесожжения и дары ваши,

Я отвергну их

И не взгляну на жертвенных тельцов.

Удали от Меня шум песен твоих,

звукам арфы твоей Я не стану внимать,

Но пусть, как вода, потечет правосудие

и праведность, как могучий поток.

5.21-24

С горькой иронией обращается пророк к тем, кто гордится своей избранностью, правоверием и дарами Богу. Пусть они ходят на богомолье и пытаются умилостивить Ягве щедрыми пожертвованиями и праздничными пирами. Это им не поможет!

Ступайте в Бетэль и грешите,

в Гилгал — умножайте беззаконие!

Приносите утром жертвы ваши,

и каждые три дня — десятины ваши!

Тащите хлебы, благодарственные дары,

кричите повсюду о ваших щедрых даяниях,

ибо вы так любите это, сыны Израиля!

4.4-5

Это был призыв к полной и бескомпромиссной перестройке религиозного сознания, и не случайно первомученик Церкви Стефан, выступая против приверженцев обрядового закона, будет ссылаться на пророка Амоса.

Но тем не менее сам иудейский пастух не считал свое учение новшеством, он нигде не говорил, будто учит чему-то совершенно неизвестному. Пророк напоминал Израилю, что некогда в пустыне он обходился без пышных ритуалов и «хлебных даров» (5.25). Эта ссылка перекидывает мост между проповедью Амоса и Декалогом — скрижалями этического монотеизма. Вне всякого сомнения, нравственные понятия Амос почерпнул из синайского Предания, но действовал он уже в совсем иных условиях, нежели Моисей. В пустыне перед Израилем не стояли еще те религиозные и социальные проблемы, которые породила эпоха Амоса. Простота обряда и патриархальный уклад жизни были чужды злоупотреблениям, возникшим в царское время. Потребовалось новое действие Духа Божия для того, чтобы возродить и обновить Моисееву веру. Главным пафосом новой проповеди явилось изобличение магического понимания культа и протест против общественной несправедливости.

Нередко пытались толковать дело Амоса как создание своего рода «этической религии» и видели в нем лишь социального реформатора, боровшегося с угнетателями с помощью религиозной фразеологии. Но эти попытки лишены всякого основания. Существует радикальное различие между пророком и теми поборниками справедливости, которые исходили из отрицания веры и культа науки. Они забывали, что наука сама по себе не может защищать свободу, ибо свобода — духовная категория. С позиций науки так же мало оснований осуждать человека-угнетателя, как хищника, пожирающего добычу. И если отрицатели Духа говорят о недопустимости подавления человека человеком, то к этому побуждает их не наука, а смутный нравственный инстинкт.

Амоса нельзя обвинить в такого рода безотчетной непоследовательности. Он не проповедовал отвлеченного социального идеала. Он — мистик и боговидец, для которого служение Правде есть прежде всего исполнение Божьих велений. Он знает надмирный, сверхчеловеческий источник добра, и для него Бог и Правда едины. В проповеди Амоса социальный протест есть не основное, а вторичное, производное от веры пророка.

В сознании древних мысль о грехе чаще всего сливалась с понятием сакральной скверны, нарушения внешнего «табу». Для Амоса же грех есть зло, внесенное в отношения между Богом и человеком. Грех есть прежде всего оскорбление Творца, отказ следовать Его путем. Здесь нет «этической философии», а есть изобличение религиозной измены, которая влечет за собой утрату богообщения, дарованного Израилю. Без Бога человек — ничто; удаляясь от своего Создателя, человек ввергает себя во тьму.

Пророк говорит о неистребимой тоске мира, потерявшего Господне слово. Это, быть может, лучшее место в его книге:

Вот придут дни, говорит Владыка Ягве,

когда пошлю Я на землю голод:

Не голод хлеба, не жажду воды,

но голод слышания слов Ягве.

И будут блуждать от моря до моря,

от севера и до востока скитаться

В поисках слова Ягве,

но не найдут его.

8.11-12

В этих строках, которые так живо звучат в наши дни, заключено все кредо Амоса. Не просто «совесть», не просто «гуманность» необходимы человеку, но живое познание Бога, слышание Его слова. И в то же время принятие небесного слова невозможно без исполнения заповедей. Израильтяне ждут Дня Ягве? Что ж, он наступит! Сущий явит Свою славу грешному народу. Но если бы люди знали, как непохож будет этот День на мечты, которыми они себя убаюкивали! День тот, говорит Амос, будет грозным днем Суда, он будет мраком, а не светом. Правда Божия встретится с неправдой человеческой, а это трагическое столкновение породит бурю, именуемую «Гневом Божиим».

Бог долготерпелив; Он ждал раскаяния, Он посылал пророков, чтобы люди помнили о своем долге. Но они гнали посланцев Ягве и насмехались над ними; ведь сильные мира «ненавидят обличающих в воротах и гнушаются говорящих правду» (5.10). Пророкам закрывали рот, а посвященных Богу назореев спаивали вином, чтобы они отрекались от своих обетов. Израиль постепенно превращался в Содом, и его ждет участь Содома.

Израиль будет изгнан из своей земли, которой он оказался недостоин.

Но значит ли это, что Бог решил истребить его целиком? Нет, Он сохранит для грядущего Иудею, ибо там — ядро народа Божия.