Увы!
Терпеть не могу либеральных интеллигентов.
Раньше к интеллигенции относились инженеры, учителя, библиотекари, доктора и кандидаты разнообразных наук, серьезные читатели. Была у нас рабочая и крестьянская интеллигенция. Теперь их нет. Сейчас все они низведены до маргиналов. Представители московской и питерской тусовок присвоили себе право говорить от имени всего народа.
Они никого не любят, кроме самих себя, они обожают свое отражение в зеркале. Они с легкостью необычайной могут покинуть свою страну, если что-то в ее развитии им не понравится. Потому что страна им до лампочки, у них нет Родины. Они граждане мира, а потому им наплевать на эту страну — они молятся на иные идеалы.
Не могу представить себе отца, уезжающего за границу.
Да и сам я никогда не смог бы уехать, разве что моя Россия откажет мне в своей материнской любви.
Долгое время я вел заочные разговоры с отцом. Мы спорили, соглашались друг с другом, обменивались оценками происходящего в мире. Мы понимали друг друга.
Отец относился к той высокой интеллигенции, которой не стало, которую смел и смял вал вальяжных ничтожностей, присвоивших себе право говорить от имени остального населения.
В один прекрасный день отец мне не ответил.
Я вдруг понял, что отец ушел окончательно. Опоры не будет. И тогда я попрощался с ним еще раз. Прощай! Хотелось бы встретиться. Но за последней чертой — пустота.
Мы продолжаем жить, а родственники, друзья и знакомые постепенно уходят. Зачем жить долгую жизнь — ведь обязательно окажешься в одиночестве?
Сто лет или около того — срок достаточный для того, чтобы мы совершили предначертанное, чтобы мы испытали все радости и все горести. Уставшие от забот, мы все-таки покидаем этот мир. Все правильно, так и должно быть. Вечность — это не для человека. Ты взошел на корабль, совершил плавание
Время подходит.
На лес, на луг
лег пухом снег
Ну что, мой друг?
Окончен бег?
Ты помнишь день?
Ты помнишь старт?
А что теперь?
Теперь ты стар.
Тебе обидно?
Забудь про боль.
Ты — бывший лидер,
теперь ты — ноль.
Да, с мокрой майки
твой номер снят,
а юных стайки
тебя теснят.
Ты встал у кромки.
Не двадцать лет.
Для прежней гонки
причины нет.
Неторопливо
скользя по льду,
шепнешь ты бездне:
— Ну все!
Иду!
А все-таки мы прожили неплохую жизнь. Нам нечего стыдиться, папа. И пройденного нами пути у нас никто не отберет.
С радостным криком врывались мы в жизнь. Со вздохом разочарования покидаем его. Пусть другие продолжают путь, возможно, им предстоит понять истину, на которую мы так и не нашли ответа.
Зачем мы жили на Земле?
Все-таки обидно уходить.
Все мы неповторимы, как песчинки в пустыне, как капли в океане, звезды на небе, дождинки, из которых соткана радуга.
С каждым уходом мир становится беднее на единицу погасшей человеческой души.
Мы уходим. Подобно жившим до нас, мы осыпаемся желтой листвой, обещающей будущие урожаи.
Кто мы были?
Путники извилистой тропинки лет? Бегуны, финиш которых близок? Игроки, игравшиеся в чет-нечет с вечностью?
Зачем мы жили на Земле?
Ответа нет, но есть жесткая кладбищенская трава, которая знает все. Есть колючие кладбищенские акации и сирень, которые оплачут нас по весне.
Царицын,
меж двумя датами.
