Ветеран Армагеддона - [133]

Скрепя сердце, Аркан доложил о происходящем Михилю. Тот выслушал, недоверчиво улыбаясь, и пошел советоваться с графом, как для себя называл Ланского Аркан.

Федор Захарович появился в виварии в крайнем возбуждении, даже резиновые перчатки не снял. Наверное, опять у себя в операционной кролика очередного потрошил. Глазки в контейнер специальный с холодильником, шкурку на выделку, мясо пантерам или на рынок для продажи. Теперь Аркан с Лехой только черепа кролов закапывали. Все остальное в дело шло.

Ланской заставил Аркана все рассказать еще раз. Глаза у него сияли, словно у этого научного графа срок закончился или медаль ему какую выдали за его научные труды. Выслушав Аркана, Ланской повернулся к Михилю.

— А ведь получилось, Николай Николаевич! — радостно объявил он. — Все признаки налицо. Частичная потеря волосяного покрова, прямохождение, внимание, прямо скажем, совсем не животное. Кажется, мы на верном пути!

— Тише! — осадил восторг эскулапа Михиль и выразительно кивнул на Аркана. — Ему-то ваши мудреные штуки зачем?

Аркан почему-то почувствовал себя обиженным, и эта обида толкнула его на еще один непродуманный шаг.

— Это… — неловко сказал он. — Они даже книжки сами читают, Михиль. — И, увидев жадное недоверие в глазах Ланского, добавил: — Честное слово!

— Рассказывай! — бросил Михиль.

И Аркан рассказал все: и про книгу, которую он уже вторую неделю оставлял для Миами в клетке, и про то, как детеныши слушают его чтение, и про то, как они на Витька согласованно напали, и даже про то, что совсем не обязательно было рассказывать — о том, как котята толпятся у окна и смотрят на улицу и какие у них при этом глаза.

— Ладно, иди, — сказал Михиль. — У нас тут серьезный разговор намечается.

Аркан вышел, чувствуя себя оплеванным, как стукач, который заложил куму всю свою кентовку. Он вошел в свою комнату, нашел в тумбочке припрятанный пузырек со спиртом, вылил содержимое пузырька в большую эмалированную кружку и выпил, чувствуя, как спирт сушит губы и приятно обжигает пищевод. А когда он поставил кружку на стол, то вся четверка сидела прямо перед ним — и Ксанф, и Ксеркс, и Ксир, и Миами — все они сидели, выжидательно глядя на человека. Аркан вытер губы, пожевал черствый кусочек горбушки, и сказал, не глядя на животных:

— Ну, сдал я вас всех, сдал! А куда было деваться? В подвал? На улицу?

Миами подошла, тихонько и виновато мяукнула и, выгнувшись, нежно потерлась о его колени.

Аркан сел на корточки, гладя выгнутую спинку животного. Ксанф встал на задние лапы, положил передние на плечи человека и внимательно смотрел Аркану в лицо, словно хотел что-то сказать, но не мог. Аркану неожиданно стало стыдно, он встал, безнадежно махнул рукой и вышел на улицу. Стоял месяц май, и тополя цвели, по улице летел тополиный пух.

— Аркан! — послышался кислый голос Михиля. — Иди сюда, м-мать твою! Долго я тебя еще ждать буду?

Аркан огляделся, убедился, что за ним никто не наблюдает и злобно плюнул на землю. Но что же делать, когда хозяин зовет?

Идти надо было, очередные умные инструкции получать. И Аркан пошел обратно в дом, ненавидя и презирая себя за проявленную бесхребетность. Уж чего-чего, а за язык его сегодня никто не тянул!

А инструкции Михиля были просты и конкретны. Как шапка из кролика. Никуда не отлучаться, за детьми Багиры смотреть пуще глаза, обо всем необычном докладывать без размышлений. Читать им по вечерам больше прежнего, а если кто из котят интерес к книге проявит, книгу оставлять им на ночь, пусть даже они ее в клочья издерут.

Еще через два дня у котят Багиры появился свой самый настоящий учитель. Была это юная взбалмошная девица, годков этак двадцати пяти, смазливенькая и одетая с разными молодежными наворотами. Лаборанты, понятное дело, обрадовались, как самцы, начали к девице бить клинья. Девчоночку эту звали Ириной Викторовной, и была она всамоделишной учителкой из средней школы, но то ли характером с кем не сошлась, то ли директору не дала, а может, и наоборот — вела себя не по-школьному вольно, только в школе она долго не задержалась. Но сладко кушать Ирина Викторовна эта шибко любила, и колготки эти долбаные «Леванте», что по телевизору рекламируют, ей, видать, тоже по вкусу были, вот она и пошла работать к Михилю, тем более что тот ей такие деньги платил, что грабить Ирину Викторовну можно было каждую пятницу. Хотя кто там ее знает, за что ей Михиль платил, может, и не за педагогику ее кошачью, а за услады разные. Сейчас вообще мир на голову встал, раньше проститутки тайком на вокзале себя за трояк предлагали, теперь в газетах объявления публикуют и деньги большие имеют, иные на «мерседесах» катаются.

Для нее быстренько отгородили еще одну комнатку, столы там поставили, Ирина Викторовна за этими столами с детишками пантеры каждый день по три часа проводила. Такая, понимаешь, строгая! И вела она себя прямо как настоящий учитель. Однажды темненький лаборант, которого звали Лехой, попытался ее нагло потискать в коридоре. Так эта Ирина Викторовна ему в шесть секунд морду раскровянила. Леха, понятное дело, не сдержался. Ирина Викторовна с рыданиями кинулась из дома, и Аркан сразу понял, что даром это Лехе не пройдет. И действительно не прошло. Через полчаса приехал копченный от злости Буркан, вывел лаборанта во двор и принялся его бить всеми известными ему способами. Леха и мычать перестал, только постанывал от избытка чувств. Буркан поднял его за шиворот и принялся объяснять, что таких, как Леха, в любом институте пучок за пятачок, а учителей нынче мало, никто не хочет за гроши нынешнюю уличную шпану воспитывать, своих забот хватает. А если у Лехи женилка чешется, так ехал бы в «Эльдорадо» или, скажем, «Интимочку», незачем из-за этого к честным девушкам приставать, у них и без того кавалеров хватает.