Ветеран Армагеддона - [126]

— Я теперь твоей крышей буду, — сказал он. — Сами они, суки, азиатские шпионы. Ты, братишка, только скажи, я им всем матку выверну. У меня, брат, генералы по струнке ходят. Вот такой хороший человек тебе, брат, попался. Дай я тебя поцелую! Ты же самый мне близкий человек, ближе только жена или начальник. Если человек может похмелить в трудную минуту и деньгами поддержать, таких на руках надо носить, а не в шпионы его записывать! Я их сам всех в шпионы запишу и в особом совещании лично приговор вынесу!

— Да не шпион я, — устало сказал Скрябин. — Так, погулять вышел!

— Разойдись рука, раззудись плечо? — Гость понимающе подмигнул. — Честно говоря, тебя у нас от зависти метелили. Обидно мужикам стало. Тут сидишь, сидишь, целыми днями кипы протоколов допросов исписываешь, блин, все руки себе собьешь, дубинку иной раз поднять не в силах, и за то сущие гроши получаешь, а ты взял — и на волю! Туда ведь наши не добирались, там, говорят, добра немерено. Правильно в сказке говорилось, — загадочно заключил он. — Глазом все видишь, укусить не можешь.

Они попили чаю, поговорили о разных пустяках.

— Ты, говорят, вчера подвиг совершил? — поинтересовался Скрябин.

— Я у тебя поживу, — вместо ответа сказал Жужига. — С этими, блин, подвигами одни неприятности. Жена орет, теща шипит, тесть, падла, на рога поднять пытается — не дом, а зоопарк!

— Поживи, — равнодушно согласился Скрябин.

После случившегося накануне ему и в самом деле было уже все равно.

Жужига отдохнул немного, спросил у Скрябина иголку с нитками и принялся деловито пришивать к гражданскому пиджаку лейтенантские погоны. Пришил, полюбовался на свою работу и повесил пиджак на стул.

— Вот, блин, — печально вздохнул он. — Служишь, служишь, а кому? Каждый год власть меняется, дубинки все длиннее и тяжелее выдают, да еще лица приказали в шапочки прятать. Раньше-то мы гордо ходили, верили, что все правильно. А раз лицо прячешь, получается, ты вроде не по закону дубинкой машешь, оттого и боишься, чтобы не опознали.

Ближе к обеду они вышли из дома. На рекламной тумбе темнел свежий плакат.

«Отечество в опасности! — сообщал плакат. — Все на защиту демократических завоеваний нашей Революции! Спасем губернию — спасем страну!» А ниже угрюмо бычился стриженый браток в кожанке и с белым шарфом, небрежно перекинутым через плечо, смотрел пронзительно, и казалось, палец его с перстнем-печаткой упирался прямо в читателя: «А ты подписался на защиту своих завоеваний?»

— Осень скоро, — сказал Жужига. Подумал и хрипловато пропел: — Последняя осень.

Он поднял голову. Издалека — грозно и неотвратимо — на город накатывался тяжелый гул.

С востока летели самолеты.

— О, блин, — сказал Жужига. — Откуда это? Наши, что ли? — открыв от удивления и напряжения рот, он смотрел на приближающиеся самолеты. — Звезды красные на крыльях… Наши? Откуда?

Самолетов было много. Тяжело урча моторами, самолеты плыли над пустырями, прилегающими к городским окраинам, и из них выбрасывались бесчисленные парашютисты. Казалось, что небо пожелтело от вискозных куполов.

Китайская народная армия начала занимать освободившиеся территории.

— Ваши, ваши, — сказал Скрябин, опуская голову и уже представляя желтолицые и узкоглазые колонны, марширующие по улицам Царицына. — Скоро вновь светлое будущее станем строить. Не для себя, так для них.

— Хватит, настроились, — возразил Жужига, вытирая ладонью потное лицо.

— Будем, будем, — успокоил его Скрябин. — Их все-таки два миллиарда. Найдется кому заставить!

♦ ♦ ♦

— Поехали! — сказал Гагарин и включил микрофон.

— Земля! Земля! Как слышите? «Заря» — я «Кедр».

— Что за ерунда, — сказал дежурный по связи в далеком Центре управления полетами. — Какой еще «Кедр»?

И прикусил язык, вспомнив, что это был позывной первого космонавта.

— Системы работают нормально, — сказал Гагарин. — Попович далеко?

— Слушаю тебя, — сказал знакомый голос Павла. — Что еще за фокусы, Юра?

— Никаких фокусов, — Гагарин устроился удобнее, глядя, как медленно удаляется от «Селены» поблескивающий на солнце «Союз». — Я говорю, крепкое детище создал наш Сергей Павлович. Четверть века прошло, а все работает просто великолепно. Я иду к Луне!

— Не городи ерунды, — раздраженно сказал Попович. — Где ты находишься?

— На орбите, — с удовольствием сказал Гагарин, представляя, как вытягивается от его слов круглое лицо Павла.

— Как ты там оказался? — все еще недоверчиво спросил Попович.

— Попуткой, — генерал-лейтенант еще раз проверил команды, введенные им в управление кораблем.

— Ты сошел с ума, — растерянно сказал Попович.

— Ну нет, — Гагарин суеверно сплюнул через левое плечо. — Я сходил с ума, это верю. Но теперь я опять стал самим собой. Я иду к Луне, Паша!

— Отговаривать тебя, как я понимаю, поздно, — натянуто сказал Попович.

— Само собой, — сказал генерал-лейтенант. — Кстати, у меня есть заявление для прессы.

Выслушав заявление, Попович мрачно сказал:

— Наверху это не понравится. Очень не понравится. Ты ведь их внаглую бодаешь!

— Плевать, — беспечно отозвался с орбиты Гагарин. — Нам тоже не нравилось многое. Ну, я прощаюсь, «Заря»! Мне пора!

— Счастливо тебе, Юра! — коротко и искренне отозвалась Земля.