Ветер удачи - [60]

— С ними невозможно сражаться! — жаловался Сабаар, постаревший за эти дни лет на десять. Он вливал в себя рисовую водку чашу за чашей и все же оставался трезвым, напуганным и разъяренным. — Стрелы сгорают, не долетев на полтора-два локтя до этих прислужников Хаг-Хагора, я сам видел. А Губошлепа они прикончили вообще непонятно как. Стоял он, стоял, а потом брык — и с копыт долой. Мы подбежали, а у него грудь вмята, будто по нему каменюкой из баллисты врезали! Ни одной косточки целой, а камня-то рядом нет!

— Вы когда-нибудь видели, чтобы копье зигзагами летело? — вторил ему Хамдан. — Так вот на моих глазах гналось одно такое за несчастным!..

Что в их рассказах было правдой, а что ложью, понять Ильяс не могла, но страхом от парней разило, как вином из винной бочки, и придумать все это они, конечно же, не могли. Приукрасить, преувеличить — запросто, но что-то неслыханное и невиданное в основе их побасенок безусловно было.

Неслыханное и невиданное не потому, что они наделяли колдунов несвойственным им могуществом. Нет, чудеса-то как раз те творить умели. Однако девушка никогда не слышала, чтобы маги и чародеи принимали участие в боевых действиях. Они успешно занимались врачеванием, отвращали либо призывали дожди, помогали изобличать и ловить преступников и за небольшую плату способствовали прорастанию зерен, увеличению поголовья скота, делали предсказания, отыскивали пропавшие вещи и наилучшие места для рытья колодцев. Это было мирное ремесло или вид искусства — в зависимости от величины дара, коим обладал чародей, — которое наистрожайшим образом запрещалось использовать людям во вред. За колдунами-отступниками, по чьему-либо наущению наводившими, например, злые чары или порчу, охотились, как за бешеными псами, их же коллеги и наказывали за содеянное либо лишением чародейских способностей, либо смертью.

Так почему же они, забыв собственные свои правила и установления, пришли на помощь Димдиго и принялись действовать столь страшными методами? Ответов могло быть множество, но по крайней мере два напрашивались сами собой. То ли победа заговорщиков была чревата такими ужасами, что колдуны решили изменить традициям, дабы предотвратить грядущие беды, то ли император-самозванец предвидел, что рано или поздно ему потребуется помощь чародеев, и еще во дни благополучия склонил сильнейших из них на свою сторону, заручившись обещаниями и клятвами, преступить которые ныне они не сочли возможным. Но не мог же он предвидеть все на свете? — спрашивала себя Ильяс, дивясь прозорливости императора и стремлению его во что бы то ни стало удержать власть в своих руках. Любыми средствами, в том числе и теми, применение коих могло подорвать многовековые устои империи. Несмотря на молодость и неискушенность, даже она понимала, что, вовлекая колдунов в борьбу за власть, Димдиго в корне нарушил сложившийся порядок вещей и совершил поступок, последствия коего необратимы и непредсказуемы.

Отоспавшись, Газахлар вновь покинул «Мраморное логово», захватив с собой всех слуг и рабов, способных носить оружие, а прибывший вечером в особняк Усуглас привез известие о том, что Димдиго мертв. Приехавший в паланкине под охраной двух десятков телохранителей толстяк, узнавший от Газахлара, что Дадават и ее мать нашли приют в его доме, поспешил за своей очаровательной невестой, невзирая на то что улицы Города Тысячи Храмов все еще напоминали поле боя. Не только Небожители, но и ремесленные цеха, разделившись на два лагеря, бились не на жизнь, а на смерть, в то время как беглые рабы и мародеры всех мастей резали тех и других, торопясь набить потуже мошну и сбежать из столицы прежде, чем победители восстановят в ней хотя бы видимость порядка. Теперь, впрочем, ждать этого, по словам Усугласа, оставалось недолго.

Император-самозванец, как и следовало ожидать, не сумел предусмотреть всего и умер от внезапного приступа удушья. Кто-то из чародеев, если верить слухам, из тех, что поклонялись Богам-Близнецам, отыскал брешь в магической защите Димдиго и нанес один-единственный верный удар, положивший конец разгоравшейся усобице, грозившей перерасти в пагубную для империи гражданскую войну. Таким образом, Димдиго погиб от того самого оружия, коим надеялся сокрушить мятежников, что было весьма знаменательно. Из пятерых предводителей восстания двое были убиты: Эркан Ог и Орочи Мунг, — и власть в стране временно взял в свои руки Триумвират, состоящий из Мандлы Татама, Бибихнора Кешо и Таанрета, сына Валаматмаха…

«Жив!» — мысленно ахнула Ильяс, разом перестав слышать Усугласа, видеть Дадават и ее мать и думать о чем-либо, кроме желтоглазого. Он жив! Ему не надо больше скрываться! Ничто больше не угрожает его жизни, раз Димдиго убит! Слава Нгуре, Тахмаангу и Мбо Мбелек! Девушке хотелось петь, танцевать и кричать от радости. Солнце светило на редкость ярко, воздух был насыщен дивными ароматами, жизнь была прекрасна, и грядущее представлялось ей сплошным праздником. Напрасно она беспокоилась и не находила себе места все эти дни, напрасно ворочалась ночами, не в силах уснуть, представляя Таанрета раненым, искалеченным, убитым самыми разными способами. Он жив, и, пусть она даже никогда его больше не увидит, с нее достаточно знать, что желтоглазый цел и невредим.