Ветер удачи - [19]

Из всех слышанных ею о Балаале историй девушке запомнился лишь тот факт, что приходившие поклониться ему люди должны были, сделав на языке надрез, уронить с него каплю крови на алтарь. Кое-кто, в великом усердии своем, жертвовал чудному Богу даже кусочек языка, по причине чего ведущая к храму улица и была прозвана улицей Косноязыких. Со временем культ Балаала начал хиреть, на смену ему пришли иные Боги, а тут еще и мыс, на котором стоял древний храм, опустился под воду, когда в очередной раз, как это нередко здесь случалось, дрогнула под ногами горожан земная твердь, напоминая заносчивым обитателям столицы о бренности всего сущего. Мутные воды Гвадиары залили лестницы, бассейны и полы храмовых помещений, на подступах к древнему строению стал буйно произрастать тростник, и тогда-то жителям Мванааке сделалось окончательно ясно, что могучий Балаал либо совсем одряхлел, либо отошел от дел.

Заброшенные святилища испокон веку пользуются у всех народов дурной славой, что и неудивительно. Забытые Боги, чувствуя себя незаслуженно покинутыми и преданными, в меру оставшихся сил мстят забредающим в их обиталища людям, и водяные гадюки неспроста, видимо, облюбовали древний храм Балаала. Скептики, понятное дело, утверждали, что было их там ничуть не больше, чем в других приречных зарослях, однако охотников проверять, действительно ли это так, с годами становилось все меньше и меньше, и даже сборщики тростника начали в конце концов обходить старинное святилище стороной. Потому-то заявление Нганьи, будто она своими глазами видела огни, мерцавшие в недрах храма, рассмешило и разозлило Ильяс, доподлинно знавшую, что подруга ее — большая любительница приврать и часто выдает услышанные от других истории за случившиеся якобы с ней самой.

Вранье, пусть даже самое красочное и бескорыстное, неизменно вызывало у Ильяс желание вывести лжеца на чистую воду, и, бывало, ей это удавалось. Случалось ей попадать из-за своего правдолюбия и впросак, примером чему служил спор, разгоревшийся после рассказа Нганьи о виденных в заброшенном святилище огнях. Из-за вмешательства Дадават он закончился тем, что Ильяс обещала отправиться ночью в храм и воочию убедиться в отсутствии там Богов, жрецов, духов и чохышей, бродящих от нечего делать из зала в зал с зажженными светильниками в руках.

Вглядываясь в силуэт древнего строения — три широких приземистых купола и один высокий, похожий на исполинский лингам, — девушка, как и ожидала, не обнаружила ни огней, ни приставших к заросшему тростником основанию храма челнов, ни каких-либо иных следов посещения его людьми. В возрождение позабытого почитателями божества она, естественно, не верила и, дабы покончить со всей этой глупой затеей, в последний раз окинув храм и его окрестности испытующим взглядом, двинулась по тропе, петлявшей между вытащенными на берег челноками, пирогами и длинными столами для разделки рыбы, с которых ее развозили по коптильням, солильням и сараям для вяления. Когда-то тут росла примыкавшая к святилищу и тоже, конечно же, священная, роща, но теперь от нее не осталось и следа. Исчезли даже плиты мощения улицы, растащенные за ненадобностью предприимчивыми местными жителями для обустройства своего жилья.

Тяжелый запах гниющей рыбы и водорослей был тут несравнимо сильнее, чем на Извозе, а шуршащие под ногами крысы и мелкие земляные крабы нисколько не боялись Ильяс, чувствуя себя здесь полновластными хозяевами. Она знала, что специальные уборщики каждый вечер вывозят на середину Гвадиары рыбьи потроха и головы, но отходов все же оставалось достаточно для всевозможных поедателей падали, и, представив, какие полчища мух толкутся тут днем, девушка поморщилась от отвращения. В то же время присутствие крыс неопровержимо свидетельствовало, что байки об охранявших древний храм водяных гадюках были весьма далеки от истины.

Ободренная этим соображением, форани миновала последний разделочный стол, проскользнула мимо многоярусной паутины сушащихся на шестах сетей и очутилась перед непроходимой стеной тростника, достигавшего в высоту полутора, а то и двух человеческих ростов.

— Вай-ваг! Ну и дурой же я была, затеяв спор с Нганьей и Дадават! — в который уже раз обругала она себя. — В этот храм не то что войти, к нему даже приблизиться невозможно! Нет уж, пусть кто-нибудь другой через эти заросли ломится, я уже и так достаточно глупостей натворила!

Для очистки совести Ильяс двинулась вдоль тростниковой стены и вдруг, к немалому своему изумлению, обнаружила в ней узкий извилистый проход, прорубленный совсем недавно и явно ведущий в сторону святилища.

— Отхожее место тут потрошители рыбы себе устроили, что ли? — прошептала она, бессознательно морща нос и в то же время отдавая себе уже отчет в том, что без особой нужды вряд ли кто-нибудь возьмет на себя труд пробивать проход к заброшенному храму. Тем паче сделана просека со знанием дела: заметить ее издали невозможно, а срубленный и брошенный в илистую почву на манер гати тростник примят так основательно, словно по нему полсотни человек прошло…

— От кого бы Нганья про огни в храме ни слышала, рассказчик-то, похоже, действительно их видел, — проворчала Ильяс, не зная, на что ей теперь решиться: то ли рвануть со всех ног домой, не пытаясь проникнуть в чужую тайну, то ли, доводя начатое предприятие до конца, воспользоваться просекой и дойти до храма.