Ветер смерти - [3]

— Вот и наш Афанасий Иванович, главный по трупам, говорит то же самое, — вздохнул враз посерьезневший Берест и поставил, наконец, на стол пустой стакан.

— Ну и…

— Ну и ничего! Окончательное заключение будет после вскрытия, то есть не ранее завтрашнего утра, — Николай снова вздохнул и цыкнул зубом. — Какая разница? Все равно ведь — «висяк»! — он тоскливо посмотрел на свой стакан. — Давай еще по разу «упадем»?

— А не рановато ли грузимся? — я внимательно посмотрел на его унылую физиономию. — Всего-то моложавый покойник.

— Вот именно, молодой и мертвый! — Берест многозначительно поднял указательный палец, смахивающий на ствол кольта сорок пятого калибра. — И чтобы усвоить этот факт, я думаю, нам не повредит слегка промыть мозги. Не волнуйся, все в пределах нормы!

— Ну, что ж, «… жираф большой — ему видней!..»

Я пожал плечами и, подозвав оживившуюся официантку, сделал заказ, дополнив его порцией опять же фирменных «чебурят» (почему бы не «медвежат» каких-нибудь?..).

— Продолжим, комиссар?

— Угу, — он ухватил за румяный бочок одного «чебуренка» и со вкусом пожевал. — Неплохо. М-да, а сегодня спозаранку мне позвонили из «небесной канцелярии» и врезали по самое «нехочу» за медленное раскрытие дела!

— Вот это да! — я был удивлен. — Это кто же такой шустрый нашелся?

— А ты дедукцией, дедукцией! — Николай повращал своей дланью над макушкой и приступил к следующему «чебуренку».

— Я так полагаю, шерше ля фам? Причем «ля фам» весьма осведомленная, или же непосредственная участница?.. Да, скорее всего, «верная» и законная супружница кого-то из этой самой, «небесной», а?.. Что ж, бывает! — я по привычке рассуждал вслух и для обострения аналитических способностей подкреплял каждую фразу глоточком «Пади». — Как его фамилия, говоришь, Володин?.. Уж не тот ли, который два года назад на пару с Вахтангом Дуладзе скупил все лицензии на продажу бензина в губернии?

— Ну и память у тебя! — Берест одобрительно цокнул языком. — Точно, он самый!

— Так может, партнер его и…

— Вряд ли! Хотя, конечно, придется проверить и этот хвост, — бравый сыщик вдруг сморщился будто раскусил горошек перца.

— Что, так сильно воняет?

— Не хуже скунса!

— Тогда можно и не поминать всуе имен оных, в нашу мирскую суету вмешавшихся ради целей благих…

— Остапа понесло…

— Пардон! Значит, врезали крепко?

— В первый раз что ли? — отмахнулся Николай и допил свой коктейль.

— Можно поинтересоваться ходом следствия? — я тоже опорожнил посуду.

— Валяй! — кивнул Берест.

— Думаешь, удастся раскрутить по-быстрому?

— Быстро только кошки родятся!

— А если нет?..

Николай не ответил, молча встал, сунул трубку в карман и двинулся к выходу, не оглядываясь. Я еще посидел, рассеянно вертя в руках пустой стакан, но в голову больше не приходило ничего достойного размышления, и я решил, что пора бы и зайти в редакцию.

В нашей «уголовке», то есть в отделе уголовной хроники, было как раз то самое волнующее время, когда утренний творческий подъем уже иссяк, а до обеденного перерыва еще два или три часа. Гудящие мозги все настойчивей требуют нормальной энергетической подпитки в виде бифштекса с салатом и тоником, а не того кофейно-сахарного суррогата, которым их потчевали хозяева на протяжении всего утра, желая получить удобочитаемый результат вроде статьи или хотя бы «подвальной» заметки. И на сей раз здесь не происходило ничего необычного.

Оператор и фотограф Федя Маслов, он же — Дон Теодор, как мы его дружно окрестили, меланхолично перебирал кучу разнокалиберных снимков на своем столе, не обращая внимания на приплясывавшего возле него от нетерпения молодого ответственного за выпуск Женю Перестукина.

Федор вполне соответствовал своему прозвищу. Немногословный, сдержанный, всегда подтянутый, выбритый до блеска, элегантно одетый, он даже из наших вылазок в трущобы и притоны возвращался как со светского раута: ни пылинки, ни пятнышка и никаких эмоций. Чем-то он напоминал мне знаменитого Кристобаля Хунту братьев Стругацких, хотя физиономия у него была самая, что ни на есть, славянская — круглолицый, светловолосый, голубоглазый. А еще Федя был асом своего дела. Его фотографии и видеосюжеты можно было, не глядя, все как один, выставлять на любые конкурсы и премии, кабы такие проводились среди репортеров уголовной хроники. Его рационализм, педантичность и невозмутимость не раз доводили редакторов ответственных за выпуск до белого каления. Когда весь макет очередного номера «зависал» из-за того, что Дон Теодор, видите ли, не удовлетворен контрастностью снимков или ракурсом съемки, а времени до выхода совсем не осталось, а главный рвет и мечет, а еще надо вычитывать или монтировать и тэ дэ и тэ пэ. Но Федора нимало не трогали эти «фонтаны и гейзеры», и он с каменным лицом продолжал доводить до какого-то уж совсем немыслимого совершенства свои труды.

И сейчас, естественно, все сроки, как всегда, уже прошли, а Федя так и не решил, чей портрет поместить в начале полосы. То ли старшего оперуполномоченного Мельхиора Орестовича Гаага, отличившегося недавно перехватом еще одной крупной партии «травки» (целых полтора килограмма!), то ли местного «крестного отца» Вахтанга Дуладзе, в который раз улизнувшего от доблестного вышеозначенного сыщика с помощью своих адвокатов-прохиндеев.