Ветер с горечью полыни - [95]

Марина в последнее время полюбила отмечать Новый год. Всей душой ей хотелось верить в истинность народной приметы: если весело встретишь Новый год, то весь год будет веселым и счастливым. Поэтому она готовилась к новогоднему празднику с большим волнением. В райцентре накупила игрушек, разноцветных шариков, зайцев, птичек. Опять-таки, одной из причин этого было то, что в детстве о праздничной елке-красавице Маринка Сахута могла только мечтать. И вот теперь ее мечта сбылась. Однако под елку не могла она класть подарки для своих детей, внуков, поскольку не имела их. Это была ее неизлечимая рана, которая саднила всегда, лишь притихла в последние годы: радость любви приглушила застарелую боль одиночества.

Сильно потрясли Марину гибель Сыродоева, самоубийство Кости Воронина, так что этот Новый год ей хотелось встретить особенно торжественно, чтобы в следующем году ничего подобного пережить не пришлось. Конечно же, она сказала о своем желании мужу.

— Хвактически, ето правильно. Новый год стоит встречать по-человечески, весело. Неизвестно, сколько их осталось в нашем календаре, — невольно вздохнул Бравусов. — Может, пригласим Мамуту с Юзей? Или, может, к сыну в Белую Гору пойдем. Утром вернемся. Прогуляемся немного.

— У сына, наверное, будет своя компания. Молодые, все грамотные. Современные. А мы с тобой уже старые. Может, я поговорю с Юзей? Или мы к ним, или они к нам.

— Хорошо. Приглашай их. А если они захотят, чтобы мы пришли, то сходим. Мы все-таки помоложе. Кабанчика заколем. А второго позже. Через пару месяцев. Петушка зарублю. А то они дерутся. Не поделят хохлушек, — хохотнул Бравусов.

В последнее время Марина подружилась с Юзей и теперь поняла, что у нее нет подружек. Они все повыходили замуж, поразъехались, разлетелись по свету, одна у нее была опора — родители и братья. Родителей уже нет, брат остался один, да и тот далеко. Марина немедля провела переговоры. Юзя с радостью отозвалась на предложение — встретить Новый год вместе, но пригласила соседей к себе.

Бравусов, услыхав про это, довольно усмехнулся:

— Ну что?! Хвактически, все так, как я и предвидел.

— Ты ж у меня мудрый, — ласково поцеловала Марина мужа, радостная от предчувствия праздника.

После визита Марины закипела работа в доме Мамут. Юзя готовилась варить холодец, или, как в Хатыничах говорили, — студень. Хозяин решил сходить на ферму, купить там в ларьке бутылку водки, вырубить небольшую елочку — лес там чище от радиации. Ларек работает только до обеда, поэтому выбрался в дорогу после завтрака, засунул в карман зеленую авоську, за пояс маленький топорик. Пойти вздумалось вдоль Беседи, хоть этот путь длиннее на добрую версту. Если через деревню будет километра с три до фермы, то вдоль реки — четыре с гаком.

Выбрал этот путь потому, что давно не имел хорошей прогулки, все топал по двору, по хате, а хотелось подышать свежим морозным воздухом, может, и нуклиды в замерзшей земле сидят и не рыпаются. Да и снегом их присыпало. Правда, снега чуть, зато можно идти куда угодно. Сегодня можно, а завтра разыграется метель и заметет все дороги и тропинки. А тропинок этих все меньше вокруг деревни: некому ходить да ездить.

Эта болезненная мысль словно обожгла Мамуту, когда шел мимо закрытого магазина: там не было видать ни единого человеческого следа. Лишь бродячие собаки наследили. А еще кольнула мысль-воспоминание, как осенью сорок третьего начал тут учебный год — школа стояла рядом с магазином. Работал вместе с Анной Никитовной, застенчивой девушкой, которая до войны окончила десять классов. Учили в две смены, дети-переростки. В первом классе сидели бок о бок кому семь годиков, а кому десять, а то и больше. И детворы ж было полно! А еще разбередила сердце мысль-заноза: после войны наполовину спаленные Хатыничи возродились, новая школа-восьмилетка звенела голосами. А после Чернобыля, видно, деревня не воскреснет. Если и оживет, то очень нескоро. Он, Мамута, не дождется.

Вышел на высокий берег Беседи. Вид с этой горы некогда поразил Мамуту с экрана телевизора — в передаче про родной край Аркадия Кулешова. И делал ту передачу его ученик Петро Моховиков. Учитель уже знал, что Петро перешел в издательство на должность главного редактора. А другой его ученик Андрей Сахута теперь главный лесничий лесхоза. Мамута всегда радовался успехам своих воспитанников. Значит, не напрасно ел учительский хлеб. Сколько его учеников разлетелось по всему Союзу.

А теперь вот и Союза нет. Учитель-историк Мамута считал себя патриотом Беларуси, но независимость воспринял как что-то необязательное. А чем плохо было в большом государстве? Ну, если бы чуть больше свободы, чтобы свое родное — язык, история, песни — больше уважалось. Он был дитем Советского Союза, учился в советской школе, в советском институте. Славную историю Великого княжества Литовского он начал открывать только сейчас с публикаций о «Погоне» и бело-красно-белом флаге. И порой ему становилось стыдно: как слабо, поверхностно преподавал он историю родной Беларуси. О «Погоне» раньше и не говорил. Поскольку в учебниках о ней не было ни слова.