Ветер полуночи - [9]

— Понимаю… — Макс достал сигарету. Он пытался ограничить себя тремя сигаретами в день — после еды, но сейчас почувствовал острую необходимость нарушить этот порядок и закурить. Действительно, был ли таким уж обычным этот визит полицейских, задал он вопрос самому себе. В конце концов, парень потерял память и не может сказать, что он делал в течение почти целого дня. За это время Билл мог натворить все что угодно и полностью позабыть об этом… Нет, но это же нелепо. Он позволил воображению слишком уж разыграться… И тем не менее…

— В последней главе герой возвращается из Парижа, твердо убежденный, что жена в течение нескольких лет наставляла ему рога, — продолжал Майер. — Он возвращается домой рано утром и проходит в спальню, где спит его жена. Вы что, хотите, чтобы я рассказал вам, что происходит дальше?

— Да, Макс, хочу. — Страницы рукописи начали расплываться перед глазами Билла, и он почувствовал, что покрывается потом. — Понимаю, вам это кажется невероятным, но я, честное слово, не помню.

— Хорошо. — Макс закурил и глубоко затянулся. — Самый конец скоротечен, совершенно неожидан и, как история с девицей в Париже, не вытекает из предыдущего. Неизвестно, откуда и зачем на туалетном столике в спальне оказывается инкрустированный кинжал. Муж хватает его и убивает жену.

4

Смог ли он написать это? И мог ли сам поступить так? Он всегда считал себя писателем легкого, иронического склада, как правило, обходящим острые углы и старающимся не сгущать краски, но всегда отличавшимся логическим построением сюжета. А Макс доказал ему, подтвердив свои выводы чтением наиболее нелепых кусков из последней главы: окончание его книги не только не вытекало из всего предшествующего, но и было совершенно бессмысленным.

Да, но почему, почему он не может вспомнить, как писал все это? Он припоминает, что конец книги ему не давался, и когда Мэри заявила, что в связи с работой ей в течение всей первой половины месяца придется жить в Фелклифе, вполне естественно, что он тоже решил уехать из дома и закончить книгу где-нибудь на природе.

Сейчас это было ему ясно. Он в основном придерживался намеченного маршрута, куда миссис Кэрвер должна была пересылать ему почту; он звонил жене по телефону в Фелклиф, а один или два раза в Лондон, когда Мэри приезжала туда за чертежами и документами. Он вспомнил и маршрут, по которому ехал: Честер, Кесуик, Эплби и местечко под названием Сидэйл. Именно в Сидэйле произошло нечто, вызвавшее полную потерю памяти.

Но что же это могло быть? Что могло вынудить его сесть и написать подобный конец книги? Шагая по вечерним улицам, заполненным толпами служащих, возвращавшихся домой, он все время видел перед собой казавшиеся огненными заключительные страницы рукописи. Солидный, респектабельный человек, названный им Роджером Хейнсом, крадучись поднимался по лестнице в спальную, хватал кинжал, которому по логике вещей нечего было делать на туалетном столике жены, и замахивался им. Нелепо!

Он еще крепче прижал к себе рукопись и при этом почувствовал шелест бумажки в кармане. Письмо, которое он прочел перед тем, как отправиться к Максу. Он зашел в будку телефона-автомата, порылся в кармане в поисках трехпенсовой монеты и достал письмо. Мэйфер 1110, легко запоминающийся номер для частного телефона, на этот раз принадлежал владельцу нескольких миллионов фунтов стерлингов. В темнеющем небе начали загораться электрические огни вывесок, а где-то вдали, в стороне реки, он увидел неоновые буквы названия фирмы «Стар констракшн» и ее девиз «ВСЕГДА ВОВРЕМЯ», вероятно, горевшие на вершине крана у какого-нибудь строящегося здания.

— Мейфер один-один-один-ноль, — послышался голос с акцентом, принадлежавшим, наверное, горничной-иностранке. — Резиденция сэра Нормана Стара. Пожалуйста, подождите минуту, я узнаю, дома ли миссис Уэйн.

Билл принялся ждать, наблюдая за легковыми машинами и автобусами, рывками двигавшимися по Стрэнду, за толпами пешеходов, направлявшимися к станции метро Чаринг-кросс, за коренастым мужчиной с вызывающим выражением на круглом лице, похожем на бок сырого окорока, некоторое время всматривавшимся в него через стекло телефонной будки и затем удалившимся в поисках другого телефона.

— Мистер Ирвин? Я вас слушаю. — Даже по этим нескольким словам Билл понял, что она говорит, превозмогая какую-то физическую боль. — Я рада, что вы позвонили, мистер Ирвин. Аллан сообщил мне о смерти вашей жены, и мне хотелось бы сказать, как глубоко я сочувствую вам.

— Спасибо, миссис Уэйн, большое спасибо. Извините, что я не позвонил вам раньше, сразу же после получения вашего письма, но я болел.

— Слыхала. Не беспокойтесь, мистер Ирвин. Теперь это уже неважно. Я сделала глупость, что вообще написала вам. Я буду признательна, если вы постараетесь забыть о письме.

По ее тону Билл понял, что миссис Уэйн не одна в комнате.

— Минуточку, миссис Уэйн. По-моему, вам следовало хотя бы сказать мне, о чем было ваше письмо. Вы сформулировали его в довольно сильных выражениях.

— Да, вы правы, я уже сказала, что было глупо с моей стороны писать вам. — Она замолчала, и Билл услышал, как что-то звякнуло. Стакан? Чашка? Китайская безделушка, взятая с туалетного столика неуверенными, пронизанными болью пальцами?