Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - [53]

Если мама сама сделала альбом и эту открытку с каруселью, значит, у нее тоже должны быть такие ножницы? Или она взяла их с собой в Ниццу?

Инга снова устроила обыск в квартире родителей. Проклинала залежи книг в кабинете отца, чихала от пыли, находила с детства забытые вещицы, хмурилась и прятала их обратно, перевернула все вверх дном. Телевизор тихо бубнил что-то о приближении выборов и повышении цен на молочные продукты. Ингу отвлекла фраза диктора:

– А сейчас вернемся к вчерашнему происшествию во «Дворце связи».

Она бросила большую коробку с принадлежностями для рукоделия и присела к телевизору.

– Нам удалось получить запись с камер наблюдения охраны, – продолжала диктор.

Инга вгляделась в экран. В самом деле, эту акцию организаторы как-то не продумали. Что это за дурацкий плакат такой, с огромными буквами: «Дают – бери! Чем ты хуже других?» Под ним жалась к стене бледная девушка. Надо же, это ведь ее видела вчера Инга возле входа! Странная девица, стоит под плакатом и смотрит и не ломится в толпу.

– Директор «Дворца связи» так же, как и руководство «Афросети», отрицает свою причастность к этой беспрецедентной акции. Продавцы, двое из которых до сих пор находятся в больнице, рассказывают, что к ним подошла девушка с рекламным буклетом, и тогда они вспомнили, что должны были в тот день устроить рекламную акцию.

У Инги екнуло сердце. А что, если эта девица… интересно, можно сделать открытку с фальшивыми воспоминаниями? Но зачем? Хотя мало ли, может, конкуренты заказали. Нет, так Инга окончательно сойдет с ума, везде будут мерещиться тайные козни скрапбукеров. Интересно, листовки для голосования им никто не заказывает? Если бы «живые» открытки можно было тиражировать типографским способом, этот мир точно сошел бы с ума.

Кстати! Страницы в альбоме родителей и открытка с Розой, они все хранили воспоминания. Может быть, это имел в виду дядя Саша, когда говорил о «живых» открытках? Значит, ей нужно сохранить что-то памятное, что происходит сейчас… ну вот хотя бы с попугаем дома поговорить! Найти где-нибудь картинку с попугаем или хотя бы сфотографировать Павлика да распечатать.

К обеду Инга вернулась домой. Снова вытряхнула все скрапбукерское барахло из пакета на стол. Посмотрела на часы и покачала головой: ни черта она не успеет. Достала купленные открытки. Вот с этой зеленой можно аккуратно отодрать корзинку с цветами и приклеить фотографию попугая. Она достала фотоаппарат и приоткрыла дверцу:

– Павлик, хочешь полетать?

– Пррелесть, – откликнулся тот, выпорхнул из клетки и приземлился на спинку дивана. – Павлик – прелесть!

Инга щелкнула его несколько раз, пересадила на палец и запустила обратно в клетку.

– Дуррра, – обиделся попугай.

– Ладно тебе, потом полетаешь.

Наспех она распечатала на всякий случай три фотографии. Лезвием осторожно отделила от открытки корзинку. Все вместе сложила в пластиковую папку. Рука потянулась к просторной пестрой сумке, в которой Инга обычно носила документы.

– Непрррилично! – сообщил Павлик.

В самом деле, для осеннего пальто эта сумка не подходила. Слишком фривольная и яркая, для жаркого лета – самое то, но не для хмурой осени. Инга отложила сумку и закинула папку в пакет. Первым делом она помчалась к тете Марте. Долго жала кнопку звонка, но никто не отзывался. Не иначе как сумасшедшая тетка кормит голубей где-нибудь в парке или на площади, поди-ка найди ее, а время уже – третий час.

Дина Львовна открыла сразу же, и тут же Инга поняла, что с тетей Мартой они все-таки пообщались.

– Извините, девушка, мне сейчас некогда.

– Я вас умоляю – это вопрос жизни и смерти.

«Дио мио, как глупо и пафосно это звучит», – подумала про себя Инга, а вслух продолжила:

– Мне очень нужно вырезать фотографию попугая. Прямо сейчас, вот, – она достала картинку из папки.

К щекам прилила краска. Да, просьба идиотская. Ну а что, могут у нее быть маленькие странности? По крайней мере она не пропадает из дома в одной ночнушке.

– Вы пришли ко мне одолжить ножницы? У вас что, своих нет?

– Нет, у меня есть, но мне нужны именно ваши. Те самые, с бронзовыми бабочками.

– Здесь недалеко универмаг, посмотрите, может быть, там продают что-то похожее.

– Таких ножниц нигде больше не продают.

Кстати, в самом деле, надо будет перерыть Интернет-аукционы и сайты с частными объявлениями, может быть, кто-то все же продает такие ножницы, они могут еще понадобиться.

Дина Львовна смотрела на Ингу так, как будто та пришла отобрать у нее единственного ребенка.

– Я не могу вам их дать.

– Я просто вырежу картинку. Прямо сейчас, при вас.

– Нет. Извините, – она уже прикрыла дверь, Инга привычным движением вставила в щель носок ботинка.

– Вы когда-нибудь пробовали сами сделать открытку? Как вы думаете, ваша мать еще может быть жива? Вы пробовали искать ее?

– У моей мамы, царствие ей небесное, не все в порядке было с головой. Но ее вещи мне дороги как память. Забудьте мой адрес, девушка. Мне и в первый раз не нужно было вас пускать.

Инга посмотрела Дине Львовне в глаза и убрала ботинок. Дверь захлопнулась. Она пнула ногой ступеньку и неохотно побрела вниз. Словно ледяной водой облили, а она ведь не хотела ничего плохого. Жалко ей, что ли, человеку дать пять минут подержать в руках ножницы? Какая она… холодная, пупырчатая, противная, как старая жаба. И взгляд лягушачий – ничего не выражает. Где тот огонь, что был в ее матери, где живая цветочная поляна? Все исчезло вместе с Розой? Или все это – просто временное помешательство, вызванное одним-единственным желанием: чтобы родители были ЖИВЫ.