Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - [114]

И стоило ей только подумать об этом, как перед глазами все заполнила радуга, а когда вид прояснился, она крепко вцепилась руками в первое, что подвернулось под руку, и завизжала, успев только подумать: «Интересно, там, в реальности, мои вопли тоже слышно, и какое сейчас у меня, должно быть, лицо?» Инга чуточку пришла в себя и огляделась по сторонам. Первое, что она увидела и от чего ей снова захотелось завопить, на этот раз возмущенно, – это знакомая небритая рожа в гриме. Она сразу почуяла терпкий запах давно не мытого тела. Пиджак на клоуне был тот же, в дурацкий горошек, а вот шляпа и кроссовки поменяли свой цвет на другой, золотистый. Выглядели на нем эти вещи дешево и пошло, как вьетнамская бижутерия. Они мчались в хлипкой утлой лодчонке по бурной горной речке в окружении ядовито-зеленых джунглей, и вода под лодкой искрилась разными цветами подобно ожившей радуге. Инга вцепилась обеими руками в борт, а клоун ловко орудовал оранжевым веслом.

– Здравствуй, золотце! Где мои конфеты? – Он перекрикивал шум потока.

– Я думала, это мой альбом! – возмутилась Инга. – Откуда вы здесь взялись?

– Перехожу по наследству, – хмыкнул клоун. – Откуда я знаю, почему меня именно в твой альбом занесло? Один Меркабур ведает.

– Постойте-ка. Значит, в мамином альбоме вас больше нет? – пыталась сообразить Инга.

– Наде больше не нужен альбом. Она сейчас сама в чьем-то альбоме.

У Инги екнуло сердце.

– Что это означает? Ее уже нельзя оттуда вытащить? Совсем-совсем? – спросила она упавшим голосом.

– На этот вопрос тебе могут ответить только два «М».

– Магрин и Меркабур?

– Умница, золотце! Слушай меня сюда. Сейчас я тебе кое-что покажу, а с тебя конфеты. В следующий раз явишься без конфет, даже разговаривать не буду.

Лодка подпрыгнула на камне, у Инги душа ушла в пятки. «Тьфу ты, это же все не настоящее», – уговаривала она себя, а страх все равно щекотался противной щеточкой, играл тоненько на нервах, не давал толком соображать.

– На, – клоун вручил ей весло. – Представь себе, что это Меркабур, и управляйся с ним.

Инга обалдела. Он что, совсем очумел? Ну разобьются они сейчас, а толку? Инга очнется у себя в комнате, клоун, как птица феникс, возродится небось на следующей странице, и что?

– Чего стоишь, золотце? Все в твоих руках.

Инга неохотно взяла весло, навстречу мчался узкий, крутой поворот. Она попыталась опустить весло, повернуть лодку, но та отказывалась слушаться. Сейчас они влетят прямо на огромный валун и разобьются. Она зажмурилась, лодка неуклюже подпрыгнула и плюхнулась вниз, обдав Ингу с ног до головы радужными брызгами, а когда она снова открыла глаза, поворот остался далеко позади.

– Тьфу ты, ученица, скрапбукер называется. Я ж тебе говорю, представь себе, что река – это Меркабур, и ты им управляешь.

Инга вконец запуталась. Только что тетка ее учила чуть ли не молиться Меркабуру, а теперь этот паяц заявляет, что им нужно управлять.

– Золотце, управлять – не означает повелевать ему, – он будто читал ее мысли. – Договорись с ним, найди общий язык, проси его, обещай ему, и самое главное – доверься ему так, чтобы он доверился тебе.

Инга неловко подняла весло. В сотне метров впереди разноцветный поток пробивался в крохотный проход между двумя огромными валунами, едва в ширину лодки.

– Глаза закрой, – прокричал на ухо клоун.

Она зажмурилась. Какая разница, смотреть вперед или нет, все равно она никогда в жизни не управится с этой посудиной. Хотя, если послушать клоуна, справляться надо не с посудиной, а с самой радужной рекой. Вот если бы она сейчас сидела за столом в комнате… Кристофоро Коломбо, да она же и так сидит у себя в комнате за столом!

– Расслабься и почувствуй, – вкрадчиво шипел на ухо клоун. – Не думай.

«Не думай», – эхом отозвалось в голове. Легко сказать «не думай»! Дио мио, почему все так сложно с этими открытками, почему нет простых и понятных правил, как в иностранном языке: глаголы первой группы спрягаются так, глаголы второй – эдак, в таких-то случаях – определенный артикль, а в других – неопределенный, все ясно, логично и понятно. «Не думай!» Да проще не дышать! Она набрала в грудь воздуха и замерла. Спустя несколько секунд Инге стало казаться, что она легкая, как воздушный шарик, и едва касается лодки. Она бросила весло на дно, раскинула руки в стороны и в ту же секунду всем телом ощутила поток. Она была потоком! Это она плывет в лодке, которая вот-вот врежется в огромный валун, и она же мчится радужной рекой, огибая камни, скалистые выступы и изогнутые стволы деревьев. Легкое, приятное, щекотное, то, что скользит по ее поверхности, – это лодка, и она же сама – тоже в лодке. И там и тут… не думать, только чувствовать! Она попробовала шевельнуть рукой, толкнуть лодку вправо, но лодка не слушалась. Река текла сквозь ее руку и не слушалась ни капельки.

– Ну, давай же, верь ему. Пока ты не научишься доверять потоку, он тебя не послушает. Золотце, давай!

Она сама была потоком, и доверять потоку сейчас означало довериться самой себе: не той умнице Инге, которая с отличием окончила университет и чьи лекции называют образцово-показательными, и не той Инге, которая с безупречным вкусом обставляла любимую квартирку, и не той Инге, из которой слезу не вышибить дубинкой, и даже не той Инге, которая верит, что плетет свою жизнь своими руками, будто свитер вяжет. Довериться потоку означало поверить тому настоящему, которое прячется в ней так глубоко, что нельзя его ни понять умом, ни описать словами – только почувствовать всеми фибрами души.