Ветер надежды - [87]

— В другой раз лейтенант. Рад вас видеть у нас в Центре, но, к сожалению, еще много дел. Нам пока нужно решить, что с вами делать. То ли вы оставите машины здесь, и за ними приедут из Мелун-Вилларош, то ли придется вам ждать, когда откроется их полоса. Надолго вас здесь точно не оставят.

— Ну что ж, не буду вам мешать. Честь имею, господин капитан.

— Честь имею, лейтенант.

В этот момент к ней подошел Мариньяк с Кринье с другими пилотами.

— Адам, нам очень понравился ваш вокал. Мы даже пытались вам подпевать, но мсье капитан Кринье шикнул на нас, чтобы мы заткнулись. И до самого Мелун-Вилларош мы с большим удовольствием слушали вашу замечательную песню.

— Это правда, лейтенант. Песня всем понравилась. Раз уж нас тут решили выдержать, словно коньяк в бочке, может, исполните нам еще что-нибудь на родном языке?

— Я право не знаю. Вашу похвалу слушать приятно, но я далеко не считаю себя хорошим вокалистом. Не хотелось бы опозориться.

— Глупости, лейтенант. Мариньяк поет куда хуже вас, но его мы терпим в каждом полете. Не ломайтесь словно примадонна, мы все вас просим.

— Ну, если все просят… Тогда ладно, чего-нибудь спою. Только не слишком много…

Наморщив ум, Павла вспомнила еще пару военных песен. Песен слышанных ей когда-то еще в столице Варшавского договора. И мысленно махнув рукой на свое смущение, она завела внутренний патефон. Под минорные звуки шлягера 'Та остатняя недзеля' (из которой в Союзе уже сделали 'Утомленное солнце'), две пары французских пилотов с большим юмором исполнили зажигательное танго.

***

Анджей сидел на их съемной квартире. Терпение и силы разведчика бесповоротно истощились. Узнав от Понци, что Моровский по какому-то важному делу уехал в Париж, Терновский заперся в квартире и, приняв душ, улегся в кровать. За окном еще был день, но Анджею было уже все равно. Он не побежал в этот раз к связнику. Было ясно, что начальство играет в какую-то странную игру с его напарником. За ним приставили наблюдать его Терновского, и при этом доверие к этому анархисту Моровскому по факту больше чем к самому Терновскому. Понять всю эту околесицу Анджей не мог. А желания, читать очередные нотации из шифровки, у него не было. Сейчас наступило странное расслабление, когда человек понимает, что все вокруг уже катится в пропасть, но почему-то не торопится бороться с этим бедствием. Анджей задумался, что же его всегда настораживало в Моровском?

'Странный парень этот Адам. Вроде бы много хорошего уже сделал. Но большую часть не по делу. Смотришь на него со стороны и не понятно. То ли это скрытый враг замаскировался под простодушного и слишком доброго человека, то ли… хрен знает, кто это еще может быть. То он транжирит деньги на угощение демонстранту. А то устраивает незапланированный бизнес с рекламными прыжками. В другой раз он вместо формального участия, из кожи вон лезет на гонках ради приза. И тут же отдает этот приз в пользу местной молодежи. Бред какой-то. Да, вот этими его дурацкими поступками мы многого добились. О нас узнали, мы получили неплохое прикрытие, и упрочили нашу легенду. Но ведь и этого ему мало. Вместо того чтобы скорее двигаться к цели он с нахальным видом мне заявляет — 'скоро только кошки родятся'. Будто бы я не читал Ильфа и Петрова! И я никак не могу понять, когда он серьезен, а когда шутит. Оттого и живем мы с ним как кошка с собакой. Один раз он мне сказал фразу вроде бы искренне, когда я стал просить его рассказать мне о новых оперативных комбинациях. Как он мне тогда ответил — 'Я знаю, дружище, что ты мне не веришь, и, наверное, ты имеешь на это право. Многое из того что я делаю и предлагаю, тебе кажется странным. Тебя гнетет ответственность за наше дело, я тоже не забываю об этом. Просто не чувствую я пока необходимости торопиться. Не верю я пока нашей с тобой нынешней легенде, и всеми силами стараюсь ее укрепить. Получится это или нет, не знаю. Для меня самого странно, что наши с тобой начальники в меня верят. Сам в себя я не настолько верю, насколько они, и потому мечусь беспокойно. Что-то мне удается сделать, что-то получается само собой. Как это получается, я не знаю, но иногда выходит. Ты ведь и сам уже заметил. И раз уж в меня верят там, то верь и ты. Сейчас мне тут кроме тебя доверять больше некому…'. И в глаза мне тогда поглядел, так что мороз по коже. Словно глазами старика на меня взглянул. И вот как мне ему верить, раз он вот так по-своему все время поступает?!'

В этот момент дверь квартиры тихонько щелкнула. Кроме Адама ключи были только у консьержа, но это был не Адам, а консьерж никогда не входил без стука. Анджей быстро соскочил с кровати и неслышно замер в углу у двери, зажав в руке отточенную мотоциклетную спицу. Пистолеты они с Адамом договорились не держать под рукой, и такое оружие хоть немного добавляло уверенности. Незнакомец подошел к двери в комнату, но открывать, почему-то не стал.

— Мсье, Август, уберите, пожалуйста, оружие…

От этих слов Анджей почувствовал, как целая гора свалилась с его плеч. В мрачном тупике его переживаний вдруг замаячил выход наружу…

***

За спиной вдруг послышались сдержанные аплодисменты и смешки. Летчики обернулись, и кто-то несдержанно свистнул. Павла удивленно взирала на трех женщин в разномастных летных комбинезонах, оживленно беседующих между собой по-немецки. Павла успела расслышать фразу 'Во Франции это сплошь и рядом, Сабиха. Сейчас они будут нагло пялиться на вас, не обращайте внимания'. Дальнейший флирт и обмен репликами, Павла благополучно пропустила, пока одна из дам, с откинутым на спину шлемофоном, не задала ей вопрос на французском. Не зная, что на это отвечать, Павла пожала плечами. Женщина нахмурилась. Кляня себя за недогадливость, Павла уже начала строить фразу по-немецки, как тут же получила отлуп на хохдойч.