Ветер надежды - [27]

— Ты многое делаешь неправильно.

— Что именно, папа?

— 'Папа'? Этого слова я от Адама не слышал лет с двух. Твои движения не такие как у него. Даже ешь за столом ты совсем по-другому. Так едят русские или здешние голодранцы. И не вздумай здесь дать на чай, больше десятины от суммы заказа. Даже этого будет много. Запомни, если ты действительно хочешь научиться быть немцем, всерьез начинай думать и делать все также как они. Чаевые это не подарок, а плата официантке за её работу. Щедрость тут не причем. Еда это тоже серьезное дело, хоть и не такое возвышенная как молитва. Кстати, сегодня сходим с тобой в кирху. Ты молиться то умеешь?

— Зачитать 'Патер Ностр', или тебе всю Библию наизусть?

— Зря дерзишь. Для немца это важный момент. Как и аккуратность, доходящая до педантизма. Кстати и с твоей походкой нам надо бы поработать.

— А если не немцем, а поляком?

— Вот поляк из тебя точно никакой. Где бахвальство? Где цитаты на латыни? Где умничание по поводу и без оного? Где глупые споры по всяким пустякам? Даже не улыбнулся ни разу… И какой из тебя в дупу 'польский ловелас', если ты за целый час ни разу не пофлиртовал с официанткой?!

— Ну, а для шведа, чего мне не хватает?

— Того же, чего и для немца! Для германо-скандинава ты слишком щедр — почти транжира. Кроме того, слишком скор и неаккуратен во время еды. Про англичанина можешь даже не спрашивать, с ним тебя спутают только близорукие папуасы. А для американца ты слишком мрачен и замкнут. Любой контрразведчик через час общения с тобой поставит тебе диагноз — русский. И уж если не хочешь нормально учиться, тогда лучше сам скажи своим начальникам, что не годишься для этого дела!

— Я подумаю над твоим советом… А что там с моими документами?

— Адам почти всё оставлял мне на хранение. Метрики из Вроцлава, Варшавы, Стокгольма и Лондона. Там много всего. Справки из школ, где он учился…

— Не 'он учился', а 'ты учился'. Так будет точнее…

— Да, на здоровье… Аттестат 'твоей' немецкой школы в Аргентине. Так приятнее?

— Хм…

— Польский паспорт сделаешь сам. Шведский и британский паспорта Адам пару лет назад успел получить в консульствах, визы сделаешь потом. Американские права придется делать заново, так что поспеши…

— Это я сделал еще в Грин-Бей. Кстати, канадский паспорт и права тоже есть…

— Ну-ну. Сегодня вечером будешь сидеть дома, и переписывать заново по паре нью-йоркских и чикагских тетрадей и все 'твои' письма ко мне. Старые-то я уничтожу. Будешь плохо стараться, и эта ночь для тебя станет очень длинной.

— О'кей, 'папа'. Надо, значит, надо. Внешне мы сильно разные? И вообще…

— С этим как раз более-менее нормально. Прическу тебе сделали правильную. Цвет глаз совпадает. Остальные различия несущественны. По лицу ты мог бы быть ему братом или кузеном. Чаще делай недовольное выражение лица, и разница сотрется.

— Что с моим голосом и произношением?

— По-немецки, твой выговор лучше, чем у него. Разбавляй свой немецкий всякими шведскими 'таке', и путай английские 'е-е' с германскими 'я'. Польским занимайся чаще, и вживайся в культуру. Тут я тебе не помощник. Твой английский слабоват, но в целом сойдет. Вставляй, как и он, в свои фразы побольше всяких британизмов и франко-испанских словечек. Вместо 'о'кей' иногда лучше ляпнуть 'олл райт', 'си, сеньор', 'уи мсье' и так далее. Хотя, если бы в 34-м Анна привезла мне, и тебя, и Адама, то я бы и не понял разницы между вами, и еще неизвестно кого бы выбрал…

'Странный парень. Вежлив — раза в два воспитанней моего Адама, но спорщик такой же. Смел. Но своим риском не бравирует, и к людям внимателен. И еще я чувствую, что он и, правда, ничего не боится. Словно бы уже примирился со своей смертью. А на меня смотрел с сочувствием, и словно бы извинения в себе давил. Очень старался не показывать, но не выходит это у него, слишком уж он добрый. Таким трудно бывает в жизни…'.

После обеда и посещения кирхи, Йоганн, все-таки провел Адама по гостям. Вернулись домой они часов в одиннадцать, в крайне раздраженном настроении. Терновский, в отличие от напарника, воспользовался случившимся отдыхом на всю катушку, и завалился спать. Впрочем, часов до двух ночи со стороны веранды ему сквозь сон то и дело слышалась негромкая перебранка. На следующее утро машина выехала из ворот. За плохо вымытым задним стеклом мелькнули невысокие домики Южного берега…

***

Вчерашний опыт был учтен. Утром Павла получила разрешение на прыжки, и к моменту начала церемонии они с Анджеем успели сделать по три рекламных прыжка. Вчерашние облака как по заказу покинули небо, и день обещал быть жарким. Сам военный аэродром от обилия рекламных плакатов был похож на помесь большого рынка и международной выставки. Вдоль границы поля выстроился ряд самолетов, а за их хвостами примыкающий к шоссе участок был битком забит личным автотранспортом.

Разведчики как раз только закончили свое парашютное выступление, как со стороны шоссе, просигналив клаксонами, на поле заехал целый караван из машин. В центре летного поля колонна остановилась. Большой четырехосный треллер тащил на своей платформе площадку с перилами, напоминающую капитанский мостик. На импровизированной трибуне о чем-то весело пересмеивалось пятеро мужчин. Шестой — крепкий усатый дядька сидел в кресле, грустно покачивая головой. По его лицу было видно, что он не здоров, но изо всех сил держится, чтобы не показывать этого. Сбоку замер небольшой фургон, от которого потянулись провода к штурвалообразным микрофонам на трибуне и к тарелкам репродукторов, установленных на нескольких автомашинах звездообразно замерших в некотором отдалении. Вскоре эти приготовления завершились, и местное начальство подало голос.