Ветер над островами - [52]

– Хозяин кабака, Сергий, на шхуне «Золотой тунец» тридцать два года отходил, – пояснил Иван, толкая входную дверь. – На берег сошел одновременно с тем, как шхуна на капитальный ремонт встала, так что доску прихватил. И кабак переименовал: раньше он «Дубовой бочкой» назывался.

Я огляделся. Занимавший половину первого этажа красного кирпичного дома кабак по интерьеру больше всего английский паб напоминал. Темное старое дерево повсюду, тяжелое и массивное, начищенная латунь, увесистые столы, полумрак. На стойке краны с ручными насосами, но без привычных нашему глазу названий марок пива. Только кабатчик ведает, что там и где.

В углу стол для русского бильярда, обтянутый почему-то не зеленым, а светло-фиолетовым сукном. На нем двое играют, по виду, насколько я наловчился здесь идентифицировать публику, на приказчиков похожи. Отработали день – теперь играют неторопливо, с удовольствием, на узких полочках, что вдоль стен тянутся, кружки с пивом стоят. Оба молодые, так что дома, видать, пока еще никто не ждет. А может, и ошибаюсь, не настаиваю.

За стойкой, к удивлению моему, еще и круг для «дартс» обнаружился. И какая-то большая доска с красными и белыми шариками и многочисленными гнездами. Такой игры не знаю и не видел никогда – что-то местное, наверное. А так в остальном – ну точно паб. Хотя если подумать, то паб и есть вершина развития маленького бара в маленьком городе, куда ходят одни и те же люди, и так десятилетиями. В Англии некоторые пабы на своем месте уже несколько веков стоят, никуда не деваются.

Еще три человека за столом сидят и о каких-то делах говорят, и тоже все трезвые. Да, это вам не «моряцкая улица», чистое благолепие. Мы тоже столик заняли у самого окна. Иван норовил было в дальний угол уйти, но я его удержал – мне пока все внове, в окно поглядывать хочется.

Кабатчик – молодой, круглолицый, явно не хозяин заведения, с редкой светлой бороденкой и в намотанной на голову косынке – спросил у нас:

– Чего налить, уважаемые?

– Ты что – сидр или пиво? – спросил у меня Иван.

– Пиво давай, – сразу решил я.

Сидр местный я пробовал, а пиво – еще нет.

– Два красных пива нам, – сказал Иван кабатчику. – И к пиву «шелухи» мисочку.

Что такое «шелуха» – я понятия не имел, но решил не спрашивать: все равно сейчас принесут, тогда и разберусь. И какое здесь пиво «красным» полагают – я тоже понятия не имею.

Кабатчик возился недолго. Ловко орудуя насосом, нацедил две большие глиняные кружки пива, затем достал откуда-то из-под стойки большую коробку, из которой насыпал в миску чего-то легкого, шуршащего. Затем все это собрал на поднос и принес нам, расставив на столе на кружочках, явно вырезанных из каких-то широких листьев, сейчас уже подсохших.

– Ну давай за то, чтобы у тебя дальше хорошо все было, – сказал Иван, поднимая кружку. – Тебе по башке досталось – это плохо. Зато ты к нам в ватагу попал – это хорошо. И сразу к тебе уважение. Так что – удачи тебе. Да и нашей «Закатной чайке» удачи не помешало бы, а то видишь как сложилось… За них потом выпьем, сам понимаешь.

На такой тост возразить было нечего – все верно изложил Иван-моторист. Повезло мне, сюда угодив, сразу к нормальным людям прицепиться. Хоть не один теперь, а с ватажниками-товарищами. То, что здесь слова «команда» и «ватага» разные значения имеют, я уже понял. Команда – это шкипер, моторист, боцман и остальные, кто шхуну ведет. А вот если нас с Верой добавить, кто пассажирами идет, а без нас все равно нельзя, – уже «ватага».

Пиво было не красным, а просто темноватым, но светлым, до темного ему пока далеко. И не фильтрованным, кстати, а еще – вкусным. «Шелухой» оказались сушенные с солью рыбки столь крошечного размера, что закидывать их в рот надо было даже не по одной, а щепотками, чтобы распробовать. О костях-плавниках, понятное дело, речи вообще не шло – они сами на языке таяли солеными лужицами, которые только пивом и смывались. А вообще вкусно, к пиву – в самый раз, и от традиции «пиво с воблой» недалеко ушли.

Тост за погибших оказался не третьим, а вторым, причем традиционно, как я понял: сначала за здравие, потом за упокой, а потом уже за все остальное, что в голову придет. Пили его не вставая, но не чокаясь.

Почти сразу после второго тоста к нам хозяин кабака подошел, тот самый Сергий – тучный, рослый, одышливый, с голосом как контрабас, с седоватой бородой карломарксового калибра, в сбитой на затылок шляпе. С Иваном тепло поздоровался, дружески, затем сам к нам с кружкой подсел, стребовав от парня за стойкой за счет заведения нам еще по одной подать, что тот и не замедлил исполнить.

Посмотрев мне в лицо своими маленькими темными хитроватыми глазами, он прогудел:

– Наслышаны, наслышаны про бой вчерашний. Слухи ходят, что ты собираешься на другие бои выставляться?

– Это кто такие слухи пустил? – удивился Иван. – Алексей за Игнатия только и вступился, чтобы проблем не было. Надо оно ему?

– Верно? – переспросил меня Сергий.

– Верно, – кивнул я. – На что оно мне надо на потеху пьяным в морду получать? Пусть друг с другом бьются, если охота.

– Это верно, – даже вроде как обрадовался собеседник. – А то Криворукий этот, что бои устраивает, тот еще умник – клейма по нему плачут. Свяжешься с таким – и сам не рад будешь. Или пришибут где, или за его ходы темные под стражу возьмут.