Ветер и море - [43]

Остановившись на пороге своей каюты, Баллантайн увидел свернувшуюся калачиком фигуру в его постели. Долго сдерживаемая ярость захлестнула его, и он уже готов был сорвать одеяло с худенького тела и бесцеремонно швырнуть Кортни в угол. Он уже протянул руку к ее плечу, и хриплое проклятие слетело с его языка, но его остановила вспышка лампы.

Неожиданно упавший луч осветил лицо, искаженное мучительной болью. Щеки Кортни были мокрыми от слез, веки крепко сжаты в смертельном ужасе, руки стискивали измятую подушку, и все ее напряженное тело содрогалось в конвульсиях, сопровождавшихся вздохами и несвязным бормотанием.

Рука Баллантайна потянулась к хрупкому плечу. Легкое движение воздуха вызвало моментальную реакцию, и страдальческие вздохи Кортни смолкли. Как слепой, ищущий защиты, она ощупывала руками воздух, пока не наткнулась на твердую стену мужской груди, и с рыданием бросилась в объятия Адриана – объятия, которые сначала были холодными и неуверенными, медлившими принять ее, не желавшими широко раскрыться и дать возможность обезумевшим, тоскующим рукам найти что-то реальное, за что можно было бы ухватиться. Поморщившись, когда ему в плечи вонзились острые ногти, Баллантайн сел на край койки и почувствовал, как горячие слезы Кортни побежали по его телу. С тихим проклятием из его легких вырвался воздух, он осторожно провел пальцами по ее плечу, а потом и шее и погладил золотисто-каштановые шелковистые волосы. Притянув Кортни к себе, Адриан нежно укачивал ее до тех пор, пока страшное напряжение не покинуло ее тело и она не выплакала последнюю горькую муку.

Приподняв ей подбородок, он в свете фонаря рассматривал бледные черты, а потом, легонько погладив Кортни по щеке, взглянул на слезы, которые, словно бриллианты, блестели у него на пальцах. Ни о чем не думая, Адриан склонился к ней и коснулся ее дрожащих губ нежным поцелуем – он уже очень давно не испытывал потребности проявить свои чувства подобным образом.

Мягкость и беззащитность, которые он обнаружил, напугали его. Раньше он целовал упрямое, дерзкое существо, которое напрашивалось на урок искусства выигрывать и получило его. Тогда дух и воля этой девушки бросили ему вызов; сейчас он обнаружил, что целует нежную, податливую женщину, обещавшую его телу именно то освобождение, которого оно жаждало, – слепое бурное освобождение, которое стало бы для него желанным спасением. Адриан мечтал забыть обо всем и быть забытым всеми, пока будут длиться эти темнота и нежность.

Он ощутил, как губы Кортни затрепетали и шевельнулись под его губами, а руки, мгновением раньше искавшие у него успокоения, сжали его с новой силой, от которой его пронзил озноб.

Что он делает? Что за безумие его охватило?

Адриан хотел отодвинуться, но нежное тело последовало за ним, и на этот раз он столкнулся с другим соблазном: дерзкая твердая грудь оказалась около его руки, и ее кончик настойчиво просился в его ладонь. Он оторвался ото рта Кортни, ощущая на губах вкус соленых слез, его рука накрыла ее грудь, и даже сквозь слой ткани, преграждавший ему путь, он ощутил бархатную мягкость тела. Все возраставшая жажда лишила Адриана способности мыслить ясно – или уйти. Он тяжело дышал, кровь пульсировала, затопляя разум и иссушая его желанием, но он все же сознавал, что должен преодолеть слабость в руках и потребность, возникшую в чреслах. Господи, эта потребность!

– Нет, – хрипло пробормотал он, – нет, черт побери...

Быстро опустив Кортни на постель, Адриан накрыл ее одеялом до самого подбородка и медленно попятился от кровати, продолжая пожирать девушку глазами и желая ее вопреки всему. Его тело горело, на губах остался вкус слез, вкус невинности – и женщины. Он отступал и отступал... пока не почувствовал за спиной доску двери, и тогда повернулся и выбежал в темный коридор.

Кортни испуганно открыла глаза, не понимая, что ее разбудило. Ее тело трепетало, сердце стучало, губы были влажными и чего-то ждали. Приподнявшись, она настороженно оглядела каюту – ничего не произошло, она была одна в темноте, освещенной мерцающей спиртовой лампой. Кортни убрала пальцы с влажных висков и решила, что ее, должно быть, напугал и разбудил ночной кошмар. Он был таким реальным, таким отвратительным, таким ужасным – если не считать конца. А затем ужас скрылся под тенью, под прохладной, успокаивающей нематериальной тенью, у которой не было ни имени, ни формы.

Кортни продолжала дрожать и еще какое-то время лежала под одеялом, не в силах избавиться от призрачного ощущения теплых рук, ищущих губ и жаждущего, напряженного тела.

Глава 7

Звон корабельного колокола возвестил о наступлении утра. На палубах зашумели матросы, будя своих товарищей и торопливо застилая и складывая подвесные койки. В этот день, как и во все остальные, существовали дела, которые необходимо было закончить, пока в восемь колокол не позовет на завтрак. Нужно было отскрести палубы от грязи, проверить, не повреждена ли оснастка, начистить поручни и зашлифовать на них царапины.

Сквозь неясную дымку страха и кошмаров Кортни услышала, как поднялась суета. За ночь мышцы ее затекли, ссадины на запястьях горели, в пересохшем горле ощущался горький вкус страха за Сигрема. Сигрем был сильным, но никто не может выдержать триста ударов. И для него, для человека, который был как сама жизнь и огонь, это будет постыдная смерть.