Ветер богов - [22]
Капитан Танака ждал гостя у дверей штаба.
— Рад вас видеть, Хамада-сан, здоровым и невредимым. Мы с нетерпением ждали вашего прибытия!
Хамада — низкорослый, кривоногий человек с сухим, острым лицом и запавшими глазами — ответил на приветствие капитана и вошел в штаб.
В кабинете командира отряда поручик сел за стол хозяина, достал сигарету и только лотом заговорил:
— Вылет, ориентировочно, через два дня. Приказ поступит дополнительно. Майор Кобаяси просил передать вам, что он уверен в безусловном успехе… Надеюсь, все пилоты здоровы? — со скрытым намеком спросил он.
Капитан резко выпрямился:
— Готов выполнить любой приказ во славу его величества! Мы разобьемся; как куски драгоценной яшмы, и уничтожим врага!
— Я не сомневался в вашем мужестве, капитан, и высоко ценю ваше воинское мастерство. Я доложу командующему о вашем подвиге, которой, уверен, будет блестящим и достойным памяти потомков!
Капитан смотрел на поручика, и ему казалось, что лицо Хамады напоминает мордочку оскалившейся крысы. Как не замечал он этого раньше?
Эдано сидел на ящике и, дымя сигаретой, поглядывал на устроившегося в тени капонира механика. Савада беспрекословно выполнял все приказания, но был мрачен: после прилета Хамады от каждой шутки Эдано сердце механика обливалось кровью. Он не мог смириться с тем, что этот славный парень должен погибнуть. Савада грудью бы своей прикрыл Эдано. Но чем он может помочь? И к чему это самоубийство, когда Филиппины всё равно потеряны. Они не нужны ни ему, Саваде, ни Эдано.
Савада с тоской смотрел на поле аэродрома. “Земля смерти. Здесь нет никакой жизни” — в который уже раз думал он.
Но жизнь была и здесь. Какое дело природе до того, что люди воевали, уничтожали друг друга? Вот у ног Савады в трещину юркнул черный жучок и, чем-то напуганный, выскочил обратно. А вот муравей тащит личинку побольше его самого в несколько раз. Муравей старается, не понимая опасности, — ведь Савада мог случайно раздавить его. Не так ли напрягаются и пыжатся и он сам, и Эдано, и все остальные на этом аэродроме? Они возятся, стараются что-то изменить, а смерть уже стоит над ними.
— Эй, Савада! Навестим Терезу?
— Слушаюсь, господин унтер-офицер! — Механик вскочил.
Вспомнив о муравье, он посмотрел на землю. Ну так и есть — наступил сапогом. “Кончилась твоя возня, — подумал он. — Скоро так будет и с нами”.
Но тут механик увидел, что из-под его сапога выполз неутомимый муравей. Труженик-муравьишко не только сам выкарабкался, но и торопился откопать свой груз. Савада осторожно отошел в сторону и сел, пораженный новыми мыслями.
Спасся! Даже бессловесная тварь муравей упорно борется за жизнь! Почему же он не борется за жизнь Эдано? Боится? А чего?
Савада чувствовал, как он ненавидит эти проклятые порядки, ненавидит тех, кто завез его и Эдано сюда, на убой.
“Нет, я не муравей! И не пулеметная обойма! Я человек!” — твердил он про себя.
Послышался сигнал на обед. Савада очнулся от своих мыслей и зашагал в столовую.
…Странная вещь сила привычки. Капитану Танаке опротивел поручик Хамада, перед которым прежде так заискивал. Да и зачем ему быть любезным теперь, накануне смерти? Но он с привычной любезностью наливал гостю рюмку за рюмкой, пододвигал закуски. Пили виски. Изредка в кабинет заходил Миура и менял тарелки и чашки.
— Вы напрасно злитесь на меня, капитан. Я вижу! — почти трезвым голосом говорил Хамада. — Все мы подохнем здесь, на Лусоне. Днем раньше, днем позже — какая разница? Вы первый или я — это значения не имеет. До дна!
И он поднял чашечку с вином.
— Хамада-сан, все мы слуги его величества. Как сказано в рескрипте императора Мейдзи — он наш мозг, а мы его руки и ноги.
— Ответ, достойный воина. Может быть, у вас осталось сакэ не только для “последней сакадзуки”? Не приличествует всё-таки упиваться нам американским напитком.
— Эй, Миура! Сакэ! — заорал капитан.
— Нужно уметь провести последние часы разумно, — продолжал разглагольствовать Хамада. — Так свойственно только нам, японцам. Англосаксы в нашем положении только хныкали бы или молили своего Христа. Мы — нет! Наши сердца спокойны, души ясны. Мы знаем свой долг. В этом наша сила и превосходство. И поэтому, Танака-сан, мы сейчас с вами пьем и только радуемся своей судьбе. Вы курили когда-нибудь опиум или пробовали кокаин? Нет? Напрасно. А женщины? Почему не нашлась двух женщин? Они украшают пир, и их долг ласкать нас, мужественных воинов, перед подвигом!
В дверях показался Миура с бутылкой сакэ.
— Миура! — снова заорал капитан. — Двух красоток, да поживее!
— Слушаюсь, господин капитан, но…
— Что?! — Танака потянулся рукой к кобуре пистолета.
Старший писарь пулей вылетел за дверь. Выйдя из штаба, он минуту-другую поразмыслил над приказом капитана и, подражая ему, завопил:
— Эй, Кавагоэ! Где ты, животное?
Из-за угла строения показался денщик капитана.
— Где ты шлялся? — продолжал орать Миура. — Мне за тебя приходится отдуваться! Бери винтовку — пойдем добывать красоток. Капитан совсем бешенный стал от спиртного!
Вскоре они бежали мимо казарм, свернув в сторону, где жила семья Нарциссо.
Спустя полчаса в том же направлении отправились и Эдано с Савадой. Механик прихватил с собой карабин, на поясе у него болтался штык. Он понимал, почему Эдано хочет посетить сегодня Нарциссе: чтобы проститься.