Весы Фемиды - [39]

— Полагаю, ваш отец знает его гораздо лучше.

— Как соседа и ровесника — безусловно, но у них мало общего.

— А вы, конечно, знали его сына Людовика?

— Разумеется, — спокойно ответил Марк, — правда, не очень близко. Я учился в Итоне, а он — в Винчестерском колледже. Он готовился к дипломатической карьере, а я оставил Оксфорд ради анатомического театра. Стал, по выражению деда, «деклассированным элементом». — Марк взглянул на Аллейна и добавил с усмешкой: — Как, впрочем, и вы, сэр, по мнению деда. Разве вы не ушли от него к лорду Тренчарду, поменяв дипломатическую службу на полицию?

— Можно выразиться и так, хотя для меня это звучит гораздо более лестно, чем для обоих начальников. А молодой Финн, кстати, работал под началом вашего деда в Зломце, верно?

— Да, — ответил Марк и, чувствуя, что надо что-то добавить, продолжил: — Мой дед был истинным «патриотом Долины», как здесь говорят. Как человек старой закалки, он предпочитал окружать себя уроженцами здешних мест и доверял только им. Когда Викки Финн поступил на дипломатическую службу, дед добился его перевода в Зломце, чтобы устроить там некое подобие Суивнингса. Господи Боже! — воскликнул Марк. — Я вовсе не имел в виду, что…

— Вы, наверное, вспомнили, что молодой Финн пустил там себе пулю в лоб.

— Вы знали об этом?

— Наверное, для вашего деда это было ужасным ударом.

Марк поджал губы и отвернулся.

— Разумеется, — сказал он и, вытащив портсигар, достал сигарету, продолжая стоять спиной к Аллейну. Чиркнула спичка, и Фокс откашлялся.

— Мне кажется, что мемуары сэра Гарольда следует опубликовать, — сказал Аллейн.

— Это мистер Финн вам сказал? — спросил Марк.

— А с чего вдруг мне должен об этом говорить мистер Октавиус Финн? — удивился Аллейн.

После долгого молчания Марк наконец произнес:

— Прошу меня извинить, но я категорически отказываюсь отвечать на дальнейшие вопросы.

— Это — ваше право, однако вряд ли это разумно.

— В конце концов, — заявил Марк, — это мне решать. Вы не станете возражать, если я съезжу за лекарствами?

Аллейн секунду помедлил.

— Конечно, нет! — заверил он. — Всего хорошего, доктор Лакландер.

Марк еще раз извинился и, бросив на детективов встревоженный взгляд, удалился.

— Дружище Фокс, — обратился Аллейн к напарнику, — мы еще успеем поспать пару часов в «Мальчишке и осле», но прежде я хочу, чтобы ты отвлекся от мыслей о местной медсестре и взглянул на нижний левый ящик стола полковника Картаретта.

Фокс удивленно поднял брови, подошел к столу и, надев очки, опустился на колени перед ящиком.

— Замок взломан, — сообщил он. — Причем совсем недавно.

— Совершенно верно. На полу валяются щепки. А в самом ящике лежит отломившийся кончик ножа для разрезания бумаг. Замок взламывали второпях и непрофессионально. Мы опечатаем кабинет и пришлем сюда завтра экспертов сделать снимки и снять отпечатки. Образцы для сравнения сестры Кеттл, мистера Финна и доктора Лакландера будут на подписанных ими показаниях. Нужно срочно забрать бокалы, которыми пользовались Лакландеры и миссис Картаретт, и запереть их здесь. Если понадобятся еще чьи-то отпечатки, мы раздобудем их утром. — Он вытащил из кармана платок и развернул его, вытаскивая дешевые очки. — А перед тем как отправиться спать, мы выясним, не оставил ли своих отпечатков на этих непрезентабельных очках мистер Данберри-Финн. А утром, если ты будешь себя хорошо вести, я расскажу тебе печальную и поучительную историю о молодом Людовике Финне.

3

Китти Картаретт лежала в большой старинной кровати. Выйдя замуж, она сначала пожелала, чтобы ее обили стеганым бархатом персикового цвета, но быстро сообразила, что это расценят как безвкусицу. Желая зарекомендовать себя среди окружения с наилучшей стороны, она отказалась от этой идеи, но туалетный столик, стулья и светильники все-таки выбрала на свой вкус. Теперь она с печалью разглядывала обстановку, и со стороны этот взгляд можно было вполне принять за прощальный. Повернувшись на кровати, Китти увидела свое отражение в длинном зеркале. Из-под шелковой розовой простыни выглядывало опухшее от слез лицо.

— Как же ужасно я выгляжу! — пробормотала она и сообразила, что лежит на месте, где обычно спал ее муж. Она зябко поежилась, но среди соседей вряд ли бы кто расценил это как проявление скорби по любимому мужу. В свое время леди Лакландер даже заметила, что Китти Картаретт относилась к той редкой породе женщин, которым на протяжении всей жизни не доводилось испытывать особой привязанности ни к кому на свете. Даже сейчас леди Лакландер вряд ли бы смогла объяснить, почему Китти плакала. Она бы скорее предположила, что это результат нервного потрясения, а вовсе не ощущение одиночества, которое Китти вдруг почувствовала особенно остро.

В дверь постучались, и Китти вздрогнула от неожиданности. Морис со своей старомодной деликатностью всегда стучался, прежде чем войти.

— Кто там? — спросила она.

Дверь открылась, и вошла Роуз. В муслиновом халате и с заплетенными в косу волосами она походила на школьницу. Глаза у нее тоже покраснели и распухли от слез, но даже это — с досадой отметила Китти — ничуть не портило ее очарования. Китти подумала, что ей следовало уделить Роуз побольше внимания, но потом решила, что у нее сейчас и так хватает забот.