Вести из леса - [10]
Сверкнули водяные капли и сбежали вниз по склону. Проснулся ручей и чуть слышно сказал первые слова привета свету и солнцу.
У колхозного амбара снегу навило вровень с крышей. В тишинке за сугробом — стайка овсянок. Поодиночке залетают в тёмную дверь амбара, дружно взлетают от каждого шороха и садятся, утопая по брюшко, на снег. На пороге крутится бойкая синица.
Добежал и сюда светлый луч. Сразу раздёрнулись тучи и открылось синее-синее небо. Повернули овсяночки жёлтые грудки к солнцу, и одна из них завела весёлую песенку:
— Синь-синь-синь! С-и-и-инь!
— Не так! Не так! — заволновалась синица. — Слушайте, как надо петь: Синий-день! Синий-день! Синий-день!..
— Узнали меня, — рассмеялся Март. — Пойте. Я у вас побуду ещё и побегу дальше.
К людям добрался луч. Тёплым светом залил новый дом, на пригорке прилепился к карнизу и разбрызгался по длинным сосулькам. В одной обернулся зелёной искоркой, в другой — оранжевой, в третьей загорелся так ослепительно, что глазами смотреть больно. Хрустнули и посыпались в снег сосульки. Зазвенела бойкая капéль. Прилетели к первой лужице воробьи; чирикают, купаются. Со стёкол сгинули морозные узоры, показались в окошках детские лица. Ребята хлопают в ладошки и кричат:
— Здравствуй, Март! Здравствуй, солнечный! Конец зиме!
Простаки эти голуби!
Воробьи похитрее.
Голуби честно ищут корм, а воробьи-хитрюги за ними поглядывают. Как увидят, — голуби на подоконник слетелись, толкаться начали — значит, есть пожива! Мчат сразу на землю под окно.
Наверху толкотня, драка: зёрна и крошки так и сыплются вниз.
Воробьи не зевают, клюют с выбором.
Вот пройдохи!
Но попали и воробьи впросак!
Видят как-то — слетелись голуби, затеяли возню. Приседают, хвосты веером, хлопают крыльями. Встряхиваются, толкаются, воркуют. Но собрались они не на подоконнике, как всегда, а внизу, на земле.
Ничего не понять!
«Нас за нос водят!» — смекнули самые стреляные воробьи. И со всех сторон скорей в голубиную толчею — шмыг, порх, скок!
Но тут одному воробью по затылку — стук!
Да так, что он носом в снег.
Второму по спине — трах!
Бряк третьему по носу. Так брызги и полетели!
— Наших бьют! — загалдели воробьи.
А кто бьёт?
Неизвестно. Голуби не бьют.
А первому снова — стук в голову!
Тут-то до него и дошло: капли бьют!
Тяжеленные капли с сосулек под крышей.
Висит высоко гроздь голубых сосулек. И с них, как из краников, капли сыплются — целый душ!
Голубям что — они большие. Толкутся себе, вертятся, купаются — рады живой воде.
А воробьишкам такой душ не под силу: того и гляди с ног собьёт и покалечит.
Давай воробьи скорей назад! Стали клювами пёрышки перебирать. Будто пересчитывают: все ли целы?
Который по носу получил — нахохлился. А поделом! Не суй нос, не спросясь. Не хитри, не изворачивайся на каждом скачке!
Вот получил — и не жалко!
Зимой вороны, пролетая над озером, и не подозревали, что под этой снежной поляной — вода и там, в глубине, лениво пошевеливают плавниками сонные рыбы.
Но однажды, в марте, на белом мёртвом лице озера вдруг раскрылись живые блестящие глаза.
«Вода, — догадались вороны и решили: „Спустимся, попьём!“»
Слетели. И видят: в воде брюхом кверху плавают неподвижные рыбы.
— Вот это здóрово! Хватай да ешь!
Наелись вороны до отвала.
Потом расселись поудобнее и стали обсуждать, что произошло:
— Это сделали люди. По следам видно.
— Да, да, люди! Расколупали лёд, добрались до рыбы и давай её убивать!
— Пожадничали! Столько наубивали, что и съесть не могли.
— Но как же так? Проруби появились сегодня, а рыба несвежая. Рыба погибла уже давно. Ручаюсь, что давно, ручаюсь!
— Да, да! Как же так?
Но на этот вопрос вороны ответа не нашли. С тем и полетели. И в последний раз уже сверху донеслось:
— Как же так?
Едва успели вороны скрыться, как в проруби появились юркие мелкие рыбёшки. Они плавали у самой поверхности и жадно глотали воздух.
— Ну, теперь живём! — говорили они между собой. — Есть чем дышать, можно жить.
А свежий воздух прижимался к поверхности воды, растворялся в воде и проникал в озеро всё глубже и глубже.
Со дна поднялся старый толстый карась. Надышался вволю и сказал:
— Ух, хорошо! А ведь я чуть было не задохся. За зиму мы весь воздух из воды вытянули. Все стонут: «Воздуха, воздуха!» Ну, да ладно! Кончилось мученье.
Тут карась высунул морду из воды, глотнул воздух и сказал:
— Хорошо! Но кто же это пробил лёд? Кто узнал, — что мы погибаем? Кто догадался нас спасти?
— Наверно, вороны, — ответили рыбёшки, — их тут ужас сколько было.
Весной в лесах и полях поют мастера птичьих песен: соловьи, дрозды, жаворонки. И как поют! Соловей закроет глаза, крылышками полураспущенными трепещет, и горлышко его дрожит от трелей. А жаворонок — это звенящий весенний ручеёк, песенка на крыльях!
Все слушают их затаив дыхание.
Я знаю много птичьих песен. Услышу и — будь то в лесу или в поле — сразу угадаю, какая птица поёт. Но один раз не угадал. Да ещё и где? В городе, где и птиц-то почти нет.
Проснулся я рано-рано. Вставать не хочется: всю ночь лил дождь, к утру подморозило — холодно. Вдруг слышу: за окном птичка какая-то завозилась в кустах. Потом голосок подала. Тихий голосок, но такой приятный, будто две хрусталинки ударились друг о друга. А потом просто по-воробьиному: «Чив! чив!»
