Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю) - [156]

Когда Цзы Ся отправился в Цзинь, он проходил через Вэй. Там некто читал исторические записки, и притом вслух: "Цзиньские войска перешли реку Хуанхэ как три кабана". Цзы Ся сказал: "Тут, наверное, ошибка, скорее всего имеется в виду — "в день цзи-хай". Ведь иероглиф "цзи" близок по форме к знаку "три" — "сань", а "ши", "кабан", по значению близок к "хай" — "свинья"". Когда он добрался до Цзинь и осведомился, ему сообщили, что цзиньские войска действительно переходили реку Хуанхэ в день цзи-хай.

Со словами часто бывает так, что они кажутся бессмысленными, а на самом деле имеют смысл; но бывает и наоборот: вроде бы смысл в словах есть, тогда как на самом деле его нет. Грань между смыслом и бессмыслицей необходимо четко различать, даже мудрецы должны быть здесь предельно осмотрительны. Но как можно соблюсти здесь осторожность? Видимо, нужно всегда помнить о естественном порядке вещей и событий, проверяя получаемые сообщения при помощи сравнения с известным из опыта. Только так и можно составить обо всем правильное представление.

КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ Ценить прямоту / Гуй чжи

Мудрый властитель ничто так не ценит, как настоящих мужей. И ценит он настоящих мужей за их прямые речи. Когда речи прямы, на их фоне становятся видны все извращения. Горе властителю, если он желает слушать речи, извращающие правду, а прямые речи слушать не хочет — это все равно что завалить камнями источник и потом идти к нему за водой: откуда же она возьмется? Это все равно что отталкивать все желанное и привечать все ненавистное — откуда же возьмется желанное?

Нэн И был принят циским Сюань-ваном. Сюань-ван сказал: "Я, недостойный, слышал, что вы, господин, склонны к прямоте, это верно?" Тот ответил: "Мне, И, разве удается быть прямым? Как я, И, слышал, муж, любящий прямоту, не селится с семьей в царстве, охваченном смутой, и не ищет приема у запятнавшего себя правителя! А я вот стою перед вами, и семья моя — в Ци, так что разве можно мне говорить, что мне удалось остаться прямым?" Сюань-ван тогда в гневе вскричал: "Неотесанный мужлан!" — и хотел покарать его. Но Нэн И сказал: "Ваш слуга с малолетства полюбил службу, а возмужав, этим занялся. И почему бы вам, ван, не общаться с неотесанными мужами? Вы таким образом могли бы дать всем понять, что именно вам нравится?" Ван тогда отпустил его.

Нэн И, конечно, понимал, что нужно быть осторожным, когда говоришь в присутствии властителя, и все равно это не могло заставить его властителю льстить. А разве это малое приобретение, когда находится искомое отсутствие лести властителю? Этого как раз и ищут добропорядочные властители, в то время как недобропорядочные этого не любят.

Ху Юань обратился к цискому Минь-вану: "Иньские треножники были выставлены в чжоуском дворцовом зале, их алтарь земли шэ был убран чжоусцами под крышу, а их музыка, сопровождавшая ритуальные танцы со щитом и секирой [гань-ци], стала употребляться людьми для развлечения. Между тем музыка погибшего царства не должна исполняться в храме предков, алтарь шэ погибшего царства не должен быть показываем небу, а ритуальные сосуды погибшего царства должны быть выставлены в зале дворца как предостережение победителю. Вам, ван, необходимо этого избегать. Поэтому должно быть отдано повеление, чтобы большой люй-подбор колоколов царства Ци не выставлялся в зале дворца, чтобы никогда алтарь земли Тай-гуна не покрывался крышей, чтобы никогда циская музыка не исполнялась для развлечения народа!" Но циский ван не послушался его, и тогда тот вышел и три дня оплакивал судьбу царства, причитая так:

Кто успеет уехать первым, унесут лишь то, что на них надето;

Кто задержится — заполнит собою тюрьмы и клетки.

Я вижу — волнами морскими бежит народ к востоку

И не знает, где найдет приют.

Циский ван спросил тогда у чинов знающих: "Что у нас полагается по закону тому, кто заранее оплакивает гибель царства?" Судьи сказали: "Отсечение ноги". Ван сказал: "Применить закон!" Тогда судебные чины выставили топор и плаху у ворот Дунлюй, поскольку они не хотели его казнить, а хотели, чтобы он бежал. Однако Ху Юань, прослышав об этом, пришел, хромая, и предстал перед судебными чинами. Те сказали ему: "За оплакивание царства положено отсечение ноги. Вы, преждерожденный, ведь стары, ведь вы такого по старости и не знали?" Ху Юань сказал: "Что значит не понимать по старости?" А затем как бы отвечал сам себе: "Люди с юга, которые приплыли сюда щурятами, выросли в барракуд. Таким чужой двор что трава, в которой они прячутся, а чужая страна что морская расселина, в которой они таятся. В Инь был Би Гань, в У был Цзысюй, а в Ци есть Ху Юань. Речей его не слушают, так что нужно отсечь ему ногу у ворот Дунлюй. Тот, кто велел отсечь, тем самым поставит меня третьим в ряд к тем двум мужам!"

Конечно, Ху Юань не желал, чтобы ему отсекли ногу, но страна уже была охвачена смутой, высшие уже впали в неразумие, поэтому, заботясь об алтарях земли и посева, а также о людях простых и знатных, он и выступил с такими речами. Он говорил так не ради того, чтобы кого-то просто обличить; этими речами он хотел предотвратить гибель царства, поэтому пошел на риск для себя лично. Вследствие его действий Чжу Цзы покинул страну, а Да Цзы [как командующий] погиб.