Весна Византии - [91]

― Что произошло?

Хороший священник обязан разбираться в человеческих эмоциях. Однако порядочный человек не должен использовать это знание в своих целях. Капеллан не мог пока разобраться в том, что видел. Действительно ли Николас был тронут происходящим? Но чем именно? Он слышал величественную музыку, видел перед собой древнюю прекрасную церковь, храм Логоса, образ рая на земле. Вокруг являли себя останки некогда великой империи, воплощенной ныне в фигуре басилевса, миропомазанного вождя и владыки своего народа, хранителя Изначального Чистейшего Света.

Достойнейший император, на коронации дававший клятву всемерно поддерживать Божью Церковь. «Я, Давид, именем Иисуса Христа, Господа нашего правоверный император и повелитель всех римлян, верой и правдой клянусь… Все то, что святые отцы отрицали и предавали анафеме, я также отрицаю и предаю анафеме…» Император, правивший, подобно своим предкам, милостью Божьей, ― ежечасно ему напоминали о бренности своего существования. «Помни о смерти!» ― повторяли ему раз за разом, когда после коронации басилевс шествовал к своему народу. «Помни о смерти, ибо ты ― прах, и в прах возвратишься». Никто не сражался столь же отважно за Константинополь, Дароносицу Божью, чем его император, сложивший там свою голову. «Город взят, а я еще жив?» ― вопросил он и, спешившись, с мечом в руке устремился на турков…

Какой человек на заре своей юности остался бы равнодушен ко всему этому? Когда они проплывали мимо Константинополя, Николас заговорил о чем-то подобном, но в ту пору Годскалк слушал его не слишком внимательно.

Задумавшись таким образом, капеллан понемногу увлекся, вслушиваясь в торжественное богослужение. На время все тревоги его развеялись. Но люди всегда оставались людьми и не давали надолго забыть о себе. Юлиус по-прежнему играл в гляделки с генуэзским хлыщом. Тоби, верный и наделенный товарищ, незаметно приблизился к стряпчему… Лекарь, по мнению Годскалка, не верил ни во что, кроме сил природы, своих снадобий и баночек для мочи, ― за это он страдал порой куда сильнее, чем заслуживал.

Проникнув в суть греческого богослужения, Годскалк теперь без труда смог определить, когда обряд подошел к концу. Раздались слова благословения, а затем послышался шорох, ― это процессия собиралась к выходу. На сей раз служители церкви вышли первыми и заняли места по обе стороны прохода. Патриарх и его архонты, до сих пор носившие древние имена: сцевофилакс, сацелларий, хартофилакс, ставрофорой… Епископы, священники и дьяконы… А за ними ― Давид, двадцать первый император Трапезунда и великолепная Елена Кантакузен, его супруга императрица. Годскалк поклонился им вместе со всеми, и процессия двинулась вперед, источая аромат благовоний. Впереди шествовала семья императора, его дочь принцесса Анна и ангельский выводок юных принцев, ее братьев и кузенов, очаровательный паж с церемониальным луком и, наконец, темноволосая, необычайно красивая женщина, ― скорее всего, Мария, генуэзская вдова, которая была замужем за братом императора.

Рядом с ней шла еще одна необычайно красивая женщина, которую Годскалк сразу узнал. Их бывшая пассажирка, Виоланта Наксосская красовалась сегодня в диадеме и длинной строгой тунике с высоким воротом и жесткими рукавами, расшитыми золотом и жемчугом. Как и все остальные, она не смотрела ни налево, ни направо, ― зато Юлиус, как и Годскалк, проводил ее взором, пока принцесса не скрылась из вида. Поднявшись с колен, священник отряхнул рясу. Протолкаться через двор наружу будет непросто… Уже сейчас там образовался самый настоящий затор: это императорскому семейству подвели лошадей, и они садились в седло. Внезапно совсем рядом послышался женский голос:

― Мы ждать не станем. Мой муж и раньше видел все это. Вы напрасно явились в Трапезунд, потому что мой супруг принадлежит к семейству Дориа, и он продает и покупает все самое лучшее. Я теперь замужняя женщина.

Катерина… Годскалк попытался сохранять спокойствие. Дориа, несомненно, планировал сцепиться с Николасом во дворце, но юная супруга спутала ему все планы, метнувшись через весь двор прежде, чем он успел ее остановить. Ей хотелось лично поприсутствовать при этом поединке и покрасоваться перед старыми знакомыми. На ней были дорогие серьги, слишком тяжелые для столь юного лица. Впрочем, она больше не казалась такой уж юной…

― Где он? ― требовательно воскликнула Катерина.

Годскалк огляделся, но Николас куда-то исчез, и Лоппе тоже пропал из виду. Тоби самодовольно ухмылялся. Пагано Дориа подошел ближе со словами:

― Дорогая моя, вспомни Модон. Он всегда будет убегать от нас, но я уверен, ты увидишься с ним позднее.

Предоставленный самому себе, Дориа еще мог бы увести Катерину, но тут перед ним оказался Юлиус, и без того настроенный весьма воинственно, а теперь, в отсутствие Николаса разошедшийся еще сильнее. Нотариус ринулся вперед и, прежде чем Годскалк успел сдержать его, ухватил Катерину за руку.

― Ты замужем? Я в это поверю, когда увижу бумаги. А пока ― твое место здесь, с нами.

Он говорил по-фламандски, но жесты и тон голоса были достаточно красноречивы. Люди заоборачивались. Генуэзцы тут же поспешили на помощь своему консулу. Катерина де Шаретти сурово взглянула на Юлиуса и осталась стоять неподвижно, даже не пытаясь вырваться.