Весна Византии - [54]

Женщина нахмурилась.

― А Лоренцо Строцци? Николас жил у его матери, во Флоренции.

― Но он тогда ничего не знал о Катерине, значит, и Строцци ничего не известно.

Все сказанное Грегорио было правдой… но он все равно чувствовал себя предателем. Он ушел и погрузился в долгие размышления, а затем взял перо и, как обычно, в четырех экземплярах, написал длинное зашифрованное письмо Николасу.

* * *

Наутро после пожара мессер Николаи де Аччайоли, человек с деревянной ногой, вернулся в Модон с Патроса, буквально за день до того, как на острове разразилась чума. Прибыв в Модон, он окинул взглядом обгоревший корабль в гавани и, подробно расспросив бальи, послал любезное сообщение юному Никколо ван дер Пулу, владельцу галеры «Чиаретти», что он едва ли сможет продолжить путешествие на борту его судна. Однако он будет очень рад, если юноша пожелает навестить его на постоялом дворе.

Николас получил это послание, но до вечера ничего не стал предпринимать. Он целые сутки провел на ногах и был вынужден признать правоту Джона Легранта. Конечно, они могли выйти завтра из Модона на веслах, но на то, чтобы починить галеру, все равно ушло бы несколько дней. Он не сможет догнать «Дориа». Однако казалось вполне вероятным, что парусник задержится в пути, дабы подождать соперника, ― и стать свидетелем его окончательного падения.

Как ни странно, весть о задержке мало кого порадовала. Наутро после разговора с Тоби по ожесточению в глазах своих спутников, он понял, что они знают правду насчет Катерины.

Легрант разумно воздержался от обсуждения этой темы. Священник, случайно оказавшись рядом с Николасом, заметил:

― Я хотел сказать, что очень сожалею. Мне кажется, я видел девочку в Порто Пизано. Хорошенькая, с каштановыми волосами, в одежде пажа… Вид у нее был вполне счастливый…

И поскольку Николас не знал, что сказать, он просто поблагодарил капеллана, и тот поспешил добавить:

― Разумеется, подобному поступку нет оправданий…

На этом Годскалк завершил разговор. Асторре, в свою очередь, едва только узнал все новости, поспешил отыскать Николаса и схватил его за рубаху.

― Я убью его! Я взрежу ему живот и скормлю внутренности собакам! Я…

Чтобы успокоить бравого капитана, фламандцу пришлось ответить ему в том же тоне, использовав немало живописных ругательств.

Но самым интересным, разумеется, был разговор с Юлиусом, который, похоже, обижался, что Николас скрыл от него все происходящее. В какой-то мере он был прав, ведь в свое время стряпчий присматривал не только за старшим сыном, но и за обеими дочерьми Марианы… Юлиус завалил его вопросами, а затем заявил Николасу, что лично проследит за тем, чтобы корабль был готов к выходу в море даже не через сутки, но прямо к ужину. Лишь совместными усилиями Легранта и Тоби удалось его утихомирить. Команда поначалу также была ошарашена изменением планов, но затем все успокоились.

И вот, поглощенный мыслями о снастях и канатах, Николас наконец постучал в дверь дома, где поселился грек, и прошел в гостиную. Он забежал сюда в перерыве между другими важными делами; ничего не ел с полудня и даже не успел переодеться. Одноногий афинянин флорентийского происхождения, в своем безупречном платье и высокой шапке, поприветствовал его с изысканной любезностью.

― Это новые цвета Шаретти, ― пошутил Николас. ― Корабль и дублет дополняют друг друга. Простите, монсеньор, у меня не было времени, чтобы привести себя в порядок. Я также сожалею, что мы будем лишены вашего общества до Константинополя.

― Стамбула, ― поправил его грек. ― Теперь при турках вам придется называть его именно так. В Пере вы встретитесь с моим братом, которого помог освободить король Шотландии. Понравилось ли вам морское путешествие? Разумеется, до этого печального события…

― Мне многое нравится, ― ответил Николас. ― Мы плыли мимо Тольфы. Похоже, римские квасцы до сих пор никто не нашел…

Афинянин улыбнулся. Он уже был немолод, но смуглое бородатое лицо можно было даже назвать красивым, и оно ничуть не изменилось с того дня, когда, полтора года назад, Николас впервые увидел его на пристани в Дамме, а затем в сентябре, на борту венецианской галеры в Слёйсе, когда познакомился с Виолантой Наксосской, и у них впервые зашла речь о путешествии в Трапезунд.

Часть своих сбережений в золоте Николас хранил в Венеции. В том же банке имелся и солидный вклад на имя компании Шаретти. Этот вопрос не обсуждался вслух, ― ибо большая часть денег поступала в награду за обнаруженные залежи квасцов близ Рима и за то, что Николас сохранил эту находку в тайне. Венеция обладала монополией на торговлю квасцами, полученную от турков… Теперь же Николаи де Аччайоли сказал:

― Разумеется, рано или поздно кто-то обнаружил месторождение в Тольфе, сделав те же выводы, которые пришли в голову и вам. Крестник папы римского, да Кастро, ищет эти залежи. Как только он добьется успеха, папа начнет торговлю квасцами. Но пока это не произошло, каждый проходящий день радует моего брата и, полагаю, также компанию Шаретти. Так, стало быть, вы все-таки направитесь в Трапезунд, несмотря на это маленькое недоразумение?

― Не вижу причин отступать от своих планов.