Весна Византии - [29]

― Где лев? ― внезапно послышался голос снаружи. Священник вновь выполз из пещеры.

Лев стоял, прислонившись к соседней платформе, и небрежно помахивал хвостом, переброшенным через руку. На повозке возвышалось нечто очень большое, закрытое тканью; там трудились какие-то рабочие, то и дело обмениваясь взволнованными репликами с Николасом. Дождь капал ему на лицо. Не замолкая ни на миг, он надел львиную голову, и теперь его голос доносился изнутри, гулкий, как из бочки. На платформе мужчина в потрепанной черной шапочке, размахивая руками, внезапно подошел к самому краю. Двое рабочих, стянув покрывало, явили взорам собравшихся огромную терракотовую статую святой Анны на скале, с площадками для актеров. Четвертый мужчина, перегнувшись через колено изваяния, пытался вновь натянуть на него ткань. Человек в черной шапочке свирепо уставился на Николаса.

― Мой Марцокко! ― воскликнул он вдруг.

Фламандец любезно снял львиную голову. Мужчина проследил взглядом за каплями, падающими с мокрой шерсти и усов, и уставился прямо в глаза льву, который теперь выглядывал из-под мышки владельца. Говоривший оказался почти так же стар, как его шапка. Пожелтевшее лицо цветом напоминало камни палаццо, а седые усы с одного бока были испачканы коричневой краской.

― Монсеньор? ― обратился к нему Николас.

― Кто сделал тебе эту голову? ― спросил старик. ― Ты не имеешь на нее права.

― Почему? ― Фламандец был удивлен.

― Она моя!

Взяв львиную голову в обе руки, Николас протянул ее вверх.

― Тогда позвольте вернуть ее вам.

Однако старик даже не шелохнулся. Человек, сидевший на коленях у святой Анны, заслышав этот спор, внезапно бросил натягивать ткань и подошел ближе. Двое рабочих удалились, спрыгнув с платформы. Наступило молчание.

На другом конце площади в подводы уже впрягали лошадей. Маленький негритенок, ведущий на поводке леопарда, ненадолго задержался у платформы Годскалка, и леопард присел, оттопырив зад. Тут же у колеса образовалась лужица. Мальчик, подергав за поводок, потащил животное вперед. Первая повозка была битком набита важными персонами, и среди них ― некий человек явно восточного происхождения, показавшийся Николасу смутно знакомым. Когда леопард запрыгнул на повозку, все они поспешно отпрянули.

У платформы со святой Анной фламандец, вывернув шею, покосился на поблескивающее колесо рядом с Годскалком.

― Какая незадача! Это может привлечь других леопардов, ― промолвил он.

При этом перед собой, с терпением Саломеи, предъявляющей свой поднос галилейскому тетрарху, он по-прежнему держал львиную голову.

Никто ее так и не взял, но более молодой ремесленник, присоединившийся к старшему, нагнулся, переводя взгляд с головы на Николаса. Грязное лицо незнакомца казалось сухим и жилистым, словно моток бечевы.

― Нет, нет, нет, ― сказал он внезапно. ― Оставьте голову себе. Он просто имел в виду, что ее скопировали с его Марцокко. Марцокко… лев, гражданский символ Флоренции в церкви святой Марии. Это его скульптура.

― Я так и сказал, ― заметил старик. ― Это моя голова, моя! Пусть он заплатит.

― Так монсеньор ― скульптор? ― воскликнул Николас, опуская руки.

Помощник обратился к ваятелю:

― Маэстро, процессия скоро двинется. Нам больше не удастся сохранить ее сухой. ― Вдвоем они обернулись к святой Анне, по золоченой груди которой вовсю колотил дождь.

― Маэстро! ― вдруг послышался возглас фламандца. ― Лев Марцокко! И как я сразу не догадался?

― Неважно, ― бросил скульптор через плечо и, вновь нахмурившись, уставился на статую.

― Ваши врата, ― задумчиво промолвил Николас. ― Врата в рай, ― так их называли.

― Это Гиберти, ― возразил тот, что помоложе, нахмурившись.

― Ваш купол, ― поправился Николас. ― Парящее чудо непревзойденной конструкции…

― Вы говорите о Брунелески, ― вновь поправил младший и виновато покосился на скульптора.

Фламандец взглянул на статую и понизил голос:

― Неужели это…

― Да, это работа мастера, ― подтвердил жилистый незнакомец.

― Но…

Бородач обернулся.

― Но ― что, сын свиньи?

― Голова, ― пояснил Николас робким голосом. ― Голова… торс… и расстояние от колена до лодыжки…

― И что такое? ― возмутился скульптор. ― Дамиан… Витрувий… Ты ведь о них никогда и не слышал?

― Но взгляните на геометрию, ― промолвил Николас. ― Даже если опираться только на Дамиана и «Оптику», все равно основание должно быть на фут и десять дюймов короче.

Вскинув голову, Годскалк посмотрел на профиль ― любезный, невинный, дружелюбный, ― его непритязательного друга Николаса. Никто не произнес ни слова. Затем младший из двоих незнакомцев промолвил негромко:

― Возможно, это правда, если учитывать размеры виа Ларга, но только не пьяцца Сан Марко.

― Прошу прощения, ― возразил Николас. ― Однако ваши заказчики ― Медичи, и это они поедут рядом с платформой.

― На рослых лошадях, ― уставившись на фламандца, медленно промолвил скульптор.

― Нет, лошади маленькие, ведь у Козимо подагра. Я бы сказал, что угол будет от двадцати до двадцати пяти градусов, тогда как вы компенсировали на шестьдесят. Если вы делаете фонтан…

― Юдифь и Олоферн, ― проронил старик, по-прежнему глядя на Николаса.

― Так вот, когда вы делаете его, то не думаете об искажении, потому что водяные струи удерживают зрителей на желаемом расстоянии. Но что если напор воды уменьшится? Нельзя предусмотреть все на свете. Невозможно говорить об оптической коррекции, если речь идет о меняющихся углах. Хотя, конечно… ― И он замолк, глядя куда-то в пустоту.