Весна сорок пятого - [30]
До наступления темноты пятеро беглецов лежали, не смея согнать с лиц ползающих мух. А когда стало темно и в лагерной зоне зажглись прожектора, беглецы по одному выползли из рва и ушли в ночь.
Историю этого побега знал весь отряд. Двое избежавших с командиром тоже здесь, а двое погибли. Один нарвался на патруль, вступил в рукопашную схватку, и его застрелили в упор. А второй, француз Поль, умер почти что на руках Павла. Веселый француз, которому фашисты отбили легкие.
Сколько же лет командиру? Может, и не так уж много, просто пережитое, а не время нарезало на его лице морщины.
– Такое дело, Павел, - неожиданно произнес командир. - Тут ребята провод нашли. Можешь послушать?
Павел удивленно поднял брови.
– Мы подключимся, трубка есть. А ты послушай повнимательней. Мало ли!…
– Конечно, товарищ командир!…
В горах не как на равнине, темнеет быстрее, ночь не с неба опускается, а выползает из ущелий. На вершине еще день, а здесь, внизу, уже ночь склеила заснеженные деревья в одну дремучую черно-белую массу.
– Пошли, - сказал командир.
Павел поднялся и двинулся вслед за командиром во тьму, приметив, как вперед соскользнули две тени - разведчики.
Шли довольно долго. Глаза никак не привыкали к темноте, фигура командира не виделась, а, скорее, угадывалась впереди. Ноги вязли в глубоком снегу, Павел то и дело спотыкался о невидимые камни и чувствовал от этого досаду, потому что старался идти тихо, а под ногами скрипело и хлюпало.
– Тут, - произнес кто-то рядом, и Павел чуть не наткнулся на командира.
– Подключай, - сказал командир.
Впереди завозились, чиркнули спичкой, вспыхнул слабый огонек. Сверкнуло лезвие ножа. Спичка погасла. Тьма стала еще гуще.
– Давай, Павел!
Павел подошел, командир сунул ему в руку холодную мокрую трубку. Он прижал ее к уху. В трубке что-то слабо потрескивало и шуршало. Как ни вслушивался Павел, ничего больше не слышал.
– Ну! - нетерпеливо произнес командир.
Павел отрицательно помотал головой. Он не знал, можно ли отвечать, не услышат ли его те, что держат трубки на концах этого провода! Командир понял его.
– Чтоб тебя слышали, надо нажать рычаг на трубке.
– Ясно. Ничего, товарищ командир.
– Слушай. Заговорят. Не для того провод по горам тянули.
Павел кивнул, не отрывая ухо от трубки. Откуда и куда этот провод?
Он представил себе связиста, идущего вверх. За спиной его крутится катушка, отматывается двужильный провод. Откуда? Куда? В трубке что-то щелкнуло. Павел насторожился.
– Але, але! Гора! Я - Камень, я - Камень… Гора! - произнес в трубке низкий, простуженный голос так внятно, что Павел отшатнулся. - Гора! Я - Камень. Как слышите?
– Да слышу-слышу! - откликнулся ленивый дискант. - Это ты, Ганс?
– А кто ж еще! Свинья Мольман дрыхнет, и метель ему нипочем!
– А у вас метель? - спросил дискант.
– А у вас нет?
– Махнемся? Я тебе - нашу, ты мне - вашу.
– Францихен, ты все такой же… - Тут простуженный голос произнес слово, которого Павел не понял.
Ленивый хмыкнул.
– Ты чего звонишь?
– Проверка линии.
В трубке снова щелкнуло, и осталось только шуршание и потрескивание.
Павел пересказал услышанный разговор командиру.
– Да-а… Не густо. А все же слушать надо. Франек, останешься с Павлом. В случае любой тревоги - уходите. Можете подремать по очереди, но трубку слушать. Если начнут разговор - трубку отдаешь Павлу. Все ясно?
Один из разведчиков шевельнулся, но ничего не ответил. Так это Франек! Как же он его сразу не узнал? По калошам? Франек уснул у костра, и сапоги на нем истлели, и шерстяные носки, и проснулся он только тогда, когда начало жечь пятки. Теперь Франек ходит в калошах, привязанных к ногам парадными шнурами с офицерского мундира.
Командир и второй разведчик ушли, а Павел и Франек остались.
– Маш пофайчить? - спросил тихо Франек.
– Нет. Не курю, - по-русски ответил Павел.
Франек вздохнул. В трубке все потрескивало и шуршало.
– А куда провод? - спросил Павел.
Франек пожал плечами, уселся поудобнее, привалился к толстому стволу, закрыл глаза. Командир разрешил подремать.
– Разбуди, если что… - обронил он сквозь зубы и мгновенно засопел тоненько.
Тихое сопение сливалось с потрескиванием и шелестом в телефонной трубке. Павел тоже уселся бы поудобнее, но провод трубки был короток. Немцы молчали. Павел вспомнил, как он по утрам звонил Петьке в гостиницу, голосом доктора Доппеля спрашивал маму. Сейчас бы Петьку сюда, пусть посмотрит, как он, Павел, партизанит в горах Словакии! Нет, Петька не из таких, что со стороны смотреть могут. Петька бы тоже стал партизаном. А уж с Петькой вдвоем они такого натворили бы!… А если б еще папу и маму сюда! А может быть, папа там, за перевалом? Идет с Красной Армией навстречу ему, Павлу? Очень даже может быть. А вот где Петька и мама?… Нет, в гибель их он не верит. Скорее всего, они партизанят. И доктор Доппель сказал, что их захватили партизаны. Для него партизаны - это смерть. Он же не знает, что для мамы и Петра - это жизнь. Он же ни о чем даже не догадывался, доктор Доппель. Ни разу он, Павел, не выдал себя ни словом, ни жестом.
– Але! Гора! Я - Камень, - захрипела трубка.
– Здесь Гора.
– Франц, твой гауптман далеко?
