Весьма опасная игра - [56]

Миссис Бикман спросила:

– И что случилось?

– Я сгорел.

– Почему?

– Спроси его, – ответил я. – Он только что получил сообщение из Лондона.

Джад улыбнулся мне скупой печальной улыбкой, затем стал излагать быстро и без выражения:

– Когда-то давно он доставил агента в Финляндию, а потом отказался лететь и привезти его обратно, заявляя, что агент был "двойником", перебежавший к немцам.

Так что пришлось послать еще кого-то, и тот уже никогда обратно не вернулся. После этого решили, что Кери был пойман немцами и выкупил свою свободу, предав агента, которого только что доставил.

– Известно, что такие вещи случались – добавил он.

Я кивнул.

Миссис Бикман взглянула на меня:

– И что? Что действительно случилось.

– Теперь это не имеет значения. Все было очень, очень давно.

– Это имеет значение для меня! – Подбородок вздернут, глаза мечут молнии.

Я взглянул на Джада. Тот медленно пожал плечами.

– Продолжайте, если хотите. Мне самому хотелось бы послушать.

Он взглянул на часы.

– У нас есть время.

– У нас есть время, причем ничем на белом свете не ограниченное.

Он улыбнулся.

Меня прорвало:

– Это случилось во времена осуществления операции "Противовес", чуть раньше, чем наступило твое время, Джад, хотя, возможно, ты о ней слышал.

Он вежливо кивнул, а я продолжал:

– Это была идея Министерства иностранных дел Британии, противодействовать расширению сферы влияния России после войны.

Они догадывались, что неизбежно случится: каждая страна, которая будет освобождена от немцев Россией, в результате окажется в коммунистическом блоке. Так что во второй половине 1943 приступили к осуществлению операции "Противовес".

Забрасывая агентов в страны, куда русские вероятнее всего должны были вторгнуться, им поручалось установить контакты с наиболее консервативными кругами и нацелить их на готовность первыми образовать правительство. При этом гарантировалось, что Британия немедленно признает это правительство и так далее.

Миссис Бикман сказала:

– Не очень-то это было эффективным, правда?

Я пожал плечами.

– Ну почему же, Австрия могла отойти в коммунистический блок. Может быть и Финляндия. Именно здесь я и появился.

Я прибыл со Шпицбергена на стареньком "нурдине" норвежского производства, самолете с лыжным шасси, мобилизованном из Канадской легкой авиации. Без радио, без радара, с одним магнитным компасом, который в этих широтах показывал что угодно, мо не направление меридиана. Но все же был десятисантиметровый радарный приемник.

Посадку мне было предписано осуществить в заливчике замерзшего озера Инари. Человек, которого я должен был доставить, мне был известен под именем Хартман.

Вследствие того, что нас собрались направлять в суровую, дикую страну, SIS[5] сподобилась и послала нас пройти кое-какие курсы Исполнителей специальных операций (ИСО). Там мы изучали приемы выживания в дикой местности, быструю стрельбу, приемы саботажа и искусство общения с местным населением.

Традиционно выпускники курсов ИСО, которые в сущности были частью содействия структурам сопротивления во Франции и прочих странах, считались в SIS неотесанными и грубоватыми.

Специалисты SIS не взрывают мостов, они только наблюдают за ними и оценивают, когда, каких и сколько через них прошло войск, и из этого они делают вывод о том... почти обо всем, что могло вас интересовать.

И все же эти умники не смогли вычислить, что Хартман столь же прямолинеен, как скрепка для бумаги. Ребята из ИСО не слишком доверяли ему, но никто их мнения не спрашивал.

Я тоже не доверял ему, но и меня никто не спрашивал. А вышло, что я был прав. Однако обнаружилось, что правоты недостаточно.

Полет в Финляндию в феврале 1944 года был бесконечно длинным мероприятием, осуществлявшимся в жутком холоде и темноте. В это время года солнце вообще не появляется весь день, и единственный промежуток, которого надлежало избегать – это пара часов сумерек около полудня. В это время вряд ли кто отваживается летать туда-сюда, и все-таки появился и стал нас сопровождать ночной истребитель Люфтваффе. Больше всего меня беспокоило, что он не пытался нас атаковать, хотя считалось, что в войну стреляют.

Я все еще был не в своей тарелке, когда достиг Инари, и потому при посадке не стал приближаться к берегу вплотную. Самолет остановился в сотне ярдов от него, и Хартман как раз начал выбираться из машины, когда нас атаковали.

Они бы должны были стрелять – на расстоянии сотни ярдов огонь из пулемета накрыл бы моего "норвежца", как рождественскую индейку, и Хартману следовало прыгать обратно. Тем не менее он бросился прямо в руки гестапо и они не стреляли.

Стрелял я. Я выпустил очередь из "стена", которая разнесла окно кабины, расщепила расчалки левого борта и уложила полдюжины немцев. Но в Хартмана я не попал. Потом я стал выбираться из этого ада.

На этот раз ночной истребитель попытался меня достать, но он не был в таком отчаянном положении, как я, и не готов был спуститься в этой темноте до двадцати футов над морем и что-то еще делать на такой высоте.

Я закурил.

– Итак, когда я вернулся, мне просто вежливо отказались поверить. И когда месяцем позже я отказался отправиться за Хартманом, – это подкрепило недоверие. И погубило парня, посланного вместо меня.