Вёшенское восстание - [60]

В верхах Южного фронта меж тем бушевали страсти. Член Реввоенсовета фронта Г. Я. Сокольников, контролирующий от РВС подавление Вёшенского восстания, будучи человеком обстоятельным и даже дотошным (впоследствии он был наркомом финансов), доискивался причин восстания, чтобы не просто подавить его, но и ликвидировать сами причины, порождающие подобные выступления казаков. «Восстание в Вёшенском районе началось на почве применения военно-политическими инстанциями армии и ревкомами массового террора по отношению к казакам, восставшим против Краснова и открывшим фронт Советской власти», — доложил Сокольников. Причем политика эта Донским бюро якобы продолжалась и после приостановки (по его, Сокольникова, инициативе) директивы об отношении к казакам.

Ажиотаж, возникший еще в январе вокруг вопроса о терроре, вспыхнул с новой силой. «Расстреливали», — говорили одни. «Не расстреливали», — оправдывались другие. «Расстреливали, но мало, — сожалели третьи. — Вот те, кого не успели добить, как раз и восстали». Самоуправство же и злоупотребления местных властей, видимо, считали неизбежным злом, доставшимся в наследство еще с эпохи Рюриковичей.

18 апреля с Восточного фронта в Москву вернулся Троцкий. Возможно, он рассмотрел в восстании источник возможных подкопов под военное ведомство, им возглавляемое. Ведь установление советской власти на Дону взяли на себя военные, Южный фронт, и вдруг — нате вам! — восстание. Поэтому печатные органы наркомата о событиях на Верхнем Дону умалчивали, лишь раз, 25 апреля, «Известия» наркомата обмолвились о «бунтовщиках» — казаках Вёшенской станицы, да два месяца спустя, — 25 июня, некий Иринарх Зюзя туманно писал, что «уже несколько времени назад в тылу Красной Армии, Южного фронта в станице Вёшенской и других хуторах и волостях… началось и росло волнение среди донских казаков, направленное против Советской власти». Но от восстания, разъедавшего тыл Южного фронта, нельзя было отмахнуться.

В Москве искали те средства, которые могли бы не только погасить пожар мятежа, но и гарантировать от последующих вспышек в местности, «где 80 % населения относятся к Советской власти явно оппозиционно, угрожая постоянными восстаниями» (Колегаев, Тарасов, Плятт 15 апреля Ленину).[259]

Отдел гражданского управления Южного фронта в сводке № 6 сообщал, что бегство казаков за Донец, запустение станиц «побудило Отдел возбудить в центре вопрос об организации переселения в эти станицы».

В. И. Ленин петроградским организациям (во второй половине апреля 1919 г.): «Надо не дать остыть теперешнему подъему, а продержать его минимум 2 месяца и еще усилить. Иначе не кончим войны, а кончить ее надо во что бы то ни стало, ибо признаки усталости масс (100 000 дезертиров) все учащаются.

Следующие меры я обсудил с Троцким:

1) На Дон отправить тысячи 3 питерских рабочих, негодных к войне и невооруженных. Цель — наладить дела, обессилить казаков, внутри разложить их, поселиться среди них, создать группы по деревням».[260]

22 апреля ЦК рассмотрел доклад Сырцова о положении на Дону и привезенную им резолюцию Донбюро, предлагавшую продолжить террор против активных контрреволюционных верхов казачества, распылить рядовое казачество посредством частных мобилизаций и начать переселение бедноты из центра на Дон. ЦК утвердил резолюцию Донбюро с добавлением, что крестьяне, живущие на Дону, должны быть вооружены, также и переселенцы. Отныне резолюция Донбюро стала документом, определяющим политику партии и правительства по отношению к казачеству на Дону. Фактически это и была пресловутая политика «расказачивания». Член ЦК А. Белобородов, известный тем, что в 1918 году подписал решение о расстреле царской семьи, был послан на Дон контролировать проведение в жизнь этих решений.

Глава 5 «Ввиду наступления темноты и крайней утомленности коней преследовать противника не представлялось возможным» >(Из донесения повстанческого командования)

Военные действия на повстанческом фронте свелись к отражению нескольких наступлений экспедиционных войск.

Но сперва были попытки (возможно, стихийные) создать «зоны мира» вокруг очага восстания. Так, в ночь с 2 на 3 (15–16) марта повстанцы из Еланской станицы захватили станицу Слащевскую Хоперского округа, но наутро сбор станицы Слащевской выразил недовольство этим, ругал повстанцев, что не предупредили местных казаков, и отказался восставать. К бежавшим «комиссарам» была послана делегация, чтоб они возвращались.

Повстанцы вынуждены были уйти из станицы. К восстанию присоединились лишь четыре хутора: Краснополов, Панкратов, Дубовой, Калинин.

О событиях в станице Слащевской, в то время входившей в состав Верхне-Донского округа, сохранился интереснейший документ — доклад четверых политработников 15-й дивизии: Левита, Котова, Бакулина и Милинского.

В Слащевской они находились по болезни и наладили контакты с советскими служащими и местными сочувствующими, состоявшими еще с 1917 г. в «Слащевской партии большевиков». «Большевики» из «Слащевской партии» жаловались на работника особого отдела Малкина, «комиссара обысков и арестов», как его здесь называли. Малкин якобы арестовал много невинных людей, держал их в сыром подвале, запрещал передавать одежду и еду. В числе других под замок попал и один из «Слащевской партии», «явный большевик», которого при Краснове провели в члены Войскового круга, чтоб он там защищал интересы новоявленной «партии». В Слащевской арестантов не трогали, «над ними суда не чинили», просто держали под стражей.