Вещные истины - [18]

– Рейстери, – шепчет Герман. – Из той комнаты.

Это я уже поняла, не зря же моментально измышляю миллион оправданий тому, что вломилась в его дом без приглашения – начиная с «как только вижу зеленый дым, словно магнитом тянет, просто болезнь какая-то» и заканчивая «разве это не вы продаете славянский шкаф?»

– Бесков, – коротко говорит он и протягивает Герману правую руку, затянутую в кожаную перчатку без пальцев. На левой такой нет, и я невольно думаю о некоем дефекте, который он пытается скрыть.

«Бесков» – это вообще что? Фамилия? Имя? Незнакомое ругательство?

Помедлив, Герман опускает пистолет и отвечает на рукопожатие. Бесков широко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы.

– Знакомая вещь! – Я тут же напрягаюсь, ожидая обвинений в воровстве, но его взгляд устремлен на оружие. – «П-38»! Можно?

– Нет, – отрубает Герман и прячет пистолет обратно за пояс.

Улыбчивого парня это, кажется, нисколько не смущает.

– Хорошо горит, – кивает он на пожар. Так и представляется, как прикурил бы от тлеющей головешки. – Видели кого-нибудь?

Герман напряженно молчит. Я беру инициативу на себя и мотаю головой. Видимо, почувствовав более перспективного собеседника, с этого момента Бесков обращается только ко мне.

– Вам лучше пойти со мной. Я открою дверь… Скажем, там. – И он указывает на мрачно темнеющую на другом берегу мельницу Гердауэна.

Герман издает звук, похожий на смешок.

– Мы спешим.

– Вам нельзя возвращаться.

– Тебя забыл спросить. Догоняй, – кидает он мне и уходит. Я смотрю ему вслед. Мне по-прежнему страшно неловко за то, что мы пробрались в чужой дом, но до нас это сделала бабушка Эльза, а потому я не исключаю повторного визита.

– Не могу обещать за него… – говорю я, и Бесков понимающе кивает. Мы сговариваемся о встрече за спиной Террановы, и это чертовски волнует. – Но я приду. Чуть позже.

– Завтра.

– Завтра, – соглашаюсь я.

– На углу Кройц и Хайнрих-штрассе.

Временная ткань реальности снова становится зыбкой. Ощущение иного времени возвращается. Сейчас я не удивилась бы ни ожившему колесу мельницы Гердауэна, ни паре телег, запряженных лошадьми, на мосту.

– А где это?

Но он уже удаляется к тлеющим развалинам, спрятав руки в карманы и насвистывая арию Адель из «Летучей мыши».

– Бесков! – кричу я. – Что еще за штрассе? У меня нет загранпаспорта!

Он хохочет, но не оборачивается и не сбавляет шаг.

– Просто так приходи!

Ладно. «Кройц» – это крест. Ничего сложного. Улица Креста.

Мне удается догнать Германа возле окрашенных нежно-розовым утренним светом стен разбитой кирхи.

– Что такое Кройц-штрассе?

– Улица-призрак.

– Думаешь, довоенное название?.. Тогда я легко смогу…

– Не думаю, а знаю, – обрывает он грубо. – Улицы Кройц больше нет. Ее полностью застроили новыми домами, ни одного довоенного не сохранилось. Историю учить надо. Развел он тебя, как дуру…

В полном молчании мы останавливаемся возле старых амбаров. Пока Герман колдует со своим рейсте, я угрюмо смотрю ему в спину. Что бы он ни говорил и ни делал, я не имею права обижаться.

То, что ждет его впереди, заведомо отпускает ему все грехи.

Вещи не унижают

«Скорая» давно уехала, но Герман еще не вернулся. Поначалу я меряю шагами кухню. Пытаюсь сварить кофе, не нахожу ни его, ни джезвы, и затею приходится оставить. Сама не зная зачем, я беру тряпку и несколько раз протираю стол. Отыскав за дверью щетку, сметаю в кучу осколки посуды – последнее, что осталось от недавнего погрома. Чище все равно не становится.

Сломанную мебель Герман прятал сам. Еще до приезда бригады лихорадочно метался по комнатам, стаскивая все, что валялось на полу, в самую дальнюю и напрочь игнорируя мои слова про уничтожение улик. Иногда оборачивался и смотрел сквозь меня, но чаще просто не замечал.

Я бестолково сидела на полу рядом с Марком. Поправляла плед, хоть тот никуда и не сползал, держала руку на тонком запястье и мысленно умоляла медиков поторопиться.

Когда в дверь постучали, Герман бросил на меня первый осмысленный взгляд. Взгляд преступника со скамьи подсудимых.

– Они же вызовут полицию, да?

Я честно пожала плечами. С того момента, как мы нашли Марка лежащим без сознания, поведение Германа невероятно меня раздражало.

На вопросы врачей он ответить не смог. Сказал только, что все случилось без него. Мол, брат колол сильные лекарства и мог не рассчитать. Упал, ударился и отключился. Да, раньше такое бывало. С ним вообще одни проблемы, сами видите, калека, а помощи ждать неоткуда…

Я скрипела зубами, сжимала пальцы в кулаки, но не вмешивалась.

И вот теперь он куда-то пропал, а я была бы не прочь вернуться в свою мансарду и проспать весь этот день и, возможно, следующий, а потом на свежую голову попытаться выяснить что-нибудь о Кройц-штрассе, но продолжаю ждать Германа в надежде узнать, в какую больницу забрали Марка и когда можно будет его навестить.

Наконец он приходит, овеянный запахом табака, и молча направляется в свой подвал. Я не отстаю. Комод сдвинут к окну, пустой дверной проем обнажает свалку вещей. Герман расстилает у порога брезентовую плащ-палатку и, стремительно перемещаясь между комнатами, швыряет на нее несколько пистолетов, рыжий от ржавчины шмайсер, пару кастетов, кинжалы с черными рукоятками, несмотря на возраст сохранившие строгость формы клинка. Поверх россыпью летят патроны. Сколько бы лет ни прошло, в старом железе по-прежнему дремлет смерть.