Весенний снег - [3]

- Ну, слава те, пресвятая богородица,-повторяла бабка Анисья, поглядывая по углам, и, не найдя иконы, крестилась на портрет маршала Жукова в самодельной рамке.

- Стало быть, свершилось, Денисовна, свершилось,-твердил старик Волобуев и покачивал головой, словно подтверждая свои слова. - Стало быть, есть правда, есть.

- Вот и моему Володеньке дружок объявился, - говорила невестка Волобуевых, крепко придерживая младенца, смотревшего на всех неморгающими глазами. - А то все думала, с кем же ему играть, когда подрастет?

Ровни-то не было.

- Бабаня!-крикнул Никита. - Машина ждет. Помогите же. Что везти-то? Где оно?

Бабушка Марья всплеснула руками.

- И верно, люди. От радости-то мозги набекрень...

Да все готово, все как в кармане.

- Гостинцев-то, господи! - воскликнула бабка Анисья и, в последний раз перекрестившись на портрет маршала Жукова, выскочила из горницы.

За нею поспешили остальные. Через минуту-другую к машине уже несли узелки, туески, крынки-кто что.

Из дому выбежал Никита. За ним трусцой бабушка Марья.

У него в руках рюкзак, у бабушки-узел.

- Будет, будет, бабаня, - на ходу отказывался Никита. - И так ей за неделю не поесть.

У машины толпа. При появлении Никиты люди наперебой загалдели:

- Л вот грибочков, Никитушка, в дальних лесах собирали.

- Л вот рыбки, рыбки, это, стало быть, пользительно.

- И ничего, и ничего,-соглашалась бабушка Марья, заталкивая в кабину свой узел.-Сама не съестдругие пусть.

Никита махнул рукой.

- Эх и гульнет сегодня роддом!.. А ну, ребятишки, сидай в кузов. До леска довезем.

Ребятишки с визгом посыпались в кузов. Машина заурчала, тронулась, развернулась за последним домом и проскочила по единственной улице, провожаемая улыбками и возгласами.

Сегодня в Выселках общая радость, праздник, которого все ждали много лет. Тут всё на виду, всё на людях. У соседей на глазах проходила любовь и жизнь Веры Зацепиной и Никиты Прозорова.

К Прозоровым вообще отношение в деревне особое.

"Это - главный корень", - говорят о них старики.

А "главный корень" чуть не погиб было. Яков Никитич Прозоров, отец Никиты, не вернулся с войны. Марья Денисовна осталась с двумя внучатами на руках, Никитой и Соней. Духом не пала - не до того было, да и кругом свои, из десяти дворов пять - родственники, а и чужие как родные. И в Медвежьем родня, две сестры - Ольга и Полина. А брат Семен тоже погиб на фронте под городом Старая Русса.

Детей тогда поднимали всей деревней. Не на сладостях росли, не в довольстве, а в работе, на природе, матушке-кормилице.

Ничего. Поднялись военные дети. И поскольку мужиков мало осталось, на мальчишек по-особому глядели, в них видели будущее. Марья Денисовна так и говорила:

"Не погиб еще Прозоровский корень, Никитушка - отросточек, веточка зеленая растет".

Однако эту зеленую веточку Марья Денисовна не укрывала от холодных дождей и житейских бурь. Внучка по дому хлопотала, а Никита всюду с нею, с Марьей Денисовной, был-в поле, при пашне, при хлебе. Всю крестьянскую работу с детских лет изучил. Собственно, он и не понимал ее как работу. Это была жизнь, то главное, для чего человек на свет рожден, чем занимались его отец, дед, прадед. В военные годы Никита за сеялкой ходил, бороновал, за скотиной приглядывал - больше делать ничего не мог, поскольку мал еще был. Война кончилась - ему десять лет стукнуло. Учился, конечно, в школе, в Медвежье бегал. Зимой бабка Анисья ему свои пимишки одалживала.

"Мне-то ничо, при доме-то ничо, а ты тряпки насувай и с богом", Никиту любили, потому что безотказный был, шустрый, старательный. На вид мосластый, кости торчат, а выносливый. "Он у тебя двужильный, Денисовна", - говорили соседи.

За делами, за заботами как-то незаметно вытягивался Никита. "Ну как есть дягиль тянется, прет кверху да и все",-замечали соседи. "А ничо, ничо,-отвечала за внука бабушка Марья. - Были б кости, а мясо нарастет".

Еще в школе Никита изучил трактор, а в шестнадцать лет трактористом работал. Все чего-то кумекал, приспособления разные придумывал, не по одной, а по две сеялки к трактору цеплял.

В передовые вышел. В семнадцать лет его фотография на Доске почета при правлении висела.

Русый чуб у Никиты появился, брови над карими глазами загустели. Все бы хорошо: и статен, и ладен, да больно скуластый. "Денисовна, какой татарин, а может, монгол не нагнал кого из сродственников?"-спрашивали по пьяному делу полушутливо у своего бригадира товарки. "А может, и нагнал,-отвечала она.-А вот обид на внука не имею. Род наш не срамит".

В армию Никита пошел молодец молодцом.

"По старым-то бы временам в лейб-гвардию,-заключил старик Волобуев. Оно и в артиллерию почетно".

Отслужил Никита сколько положено и вернулся в Выселки. Так уж заведено было: что б там ни произошло дальше, а из армии домой возвращайся. Таков наказ стариков был. А в Выселках еще слушались стариковских наказов.

Вернулся Никита, устроился механизатором и в вечерней школе доучиваться стал. Работал и учился в Медвежьем, а жил в Выселках. Через год объявил: "Бабаня, жениться думаю. Какое будет ваше мнение насчет этого шага?" Когда узнали, на ком Никита жениться собирается,- единодушно одобрили: "Прозоров он н есть Прозоров. Тут уж что говорить. Маху не даст".