Весенний марафон - [14]

Усилием воли Василий заставил себя не думать о Димке, успеется еще с этой головной болью. А ведь настроение было такое хорошее… Что он хотел-то? Ах да – прибраться. Он любил порядок в доме, когда чистота и у каждой вещи свое место. Он совершенно согласен с певицей Долиной, которая пела, что «главней всего погода в доме, а остальное – ерунда». Когда дома порядок, то и на душе порядок – этого правила Василий придерживался неукоснительно. А как он страдал, когда у него была еще «нормальная семья» и за порядок в доме как бы отвечала жена! Василий передернулся от отвращения, вспомнив, как валялись по всей квартире груды одежды, чистой и нестираной вперемешку, поломанные Димкины игрушки и всевозможный хлам, и никогда ничего невозможно было найти, зато на телевизоре мог лежать кусок подсохшего мыла, а на кухонном столе – колготки. Посуда тоже мылась раз в день – когда он приходил с работы, забрав по дороге Димку из садика и разогнав с собственной кухни подружек и собутыльников жены. Это ладно, если она просто ныла и шла спать, а то ведь и скандалить, бывало, затевалась! Димка скулил, вис у него на руках, умоляя «не сердиться на мамочку», а если разгоравшийся скандал погасить не удавалось, то прятался в угол за спинку кресла и там сидел тихо, как мышонок, пока все не смолкало. Сына было жаль до слез, ведь и женился-то он на этой шалаве – и тогда было понятно, что шалава! – только потому, что она забеременела. И Василий терпел такую жизнь, пока Димка не пошел в первый класс. На первое же родительское собрание в начале первой четверти его дорогая супруга явилась под мухой, было неприятное объяснение с пожилой интеллигентной Димкиной учительницей, и уж тут терпение Василия лопнуло, и он выгнал ее к чертовой матери. Точнее, к ее собственной мамаше, с которой они вместе с тех пор и завивали горе веревочкой. Впрочем, бывшая теща несколько лет назад умерла, и жене никто больше не мешал жить так, как заблагорассудится, и Василий ею не особенно интересовался.

Да черт побери, расстроился Василий, лезет же в голову всякая дрянь! Чтобы успокоиться, он погладил буханку – еще живая! Надо будет вечером из этой буханки сухарей насушить – если, конечно, останется. Он терпеть не мог черствый хлеб и каждый день покупал свежий, а сухари отлично уходили с супом. Еще с пивком хорошо погрызть, под пивко идут куда лучше покупных. Кстати и рыбешка вяленая осталась с лета – красота! Детально расписывая планы на завтра, вернее, уже на сегодня, Василий добрался до дома, ощущая, как приятно греет бок драгоценная буханка.

Но, выйдя во дворе из машины и попрощавшись с напарником, который подбросил его до дома, Василий насторожился – в окнах его квартиры горел свет. В шесть утра их дом на рабочей окраине просыпался почти весь, но сейчас дом еще досыпал, досматривал последние, самые сладкие сны. Подслеповато подмигивали только два-три окошка, за которыми неохотно просыпались люди, вытаскивая себя из теплых постелей и готовясь к трудному рабочему дню. А три окна его квартиры сияли иллюминацией. Поднявшись наверх в обшарпанном лифте, сверху донизу зарисованном идиотскими надписями (Василий сильно подозревал, что это дело рук Димки и его дружков, только хрен их в лифте поймаешь с поличным!), Василий зашарил по карманам в поисках ключей. В квартире оглушительно орала музыка.

«Димка, паразит! Ведь обещал же!» – разозлился Василий и, плюнув на задевавшиеся куда-то ключи, нажал кнопку звонка. Конечно же, его никто не услышал. Зато из квартиры рядом высунулась соседка Раиса. Она была бабой горластой и за словом в карман не лезла, поэтому Василий тоскливо вздохнул, представляя, какой концерт ему предстоит. Но Раиса была на удивление сдержанна и почему-то зеленоватого оттенка. Из-под линялого махрового халата, который Раиса целомудренным жестом придерживала на необъятной груди, выглядывала неожиданно кокетливая, вся в розовых кружевах, ночнушка.

– Василий, – начала она тихим голосом, впрочем, не предвещавшим ничего хорошего. – Моему с утра на работу. Скажи спасибо, что он после вчерашнего спит как бревно. А то бы было смертоубийство. Ты же знаешь, какой он пьяный! Чисто кабан!

– Д-Димка что начудил? – спросил он, заранее прикидывая возможные варианты ответа. В прошлый раз сынок с приятелями засунули Раисе в замочную скважину жвачку.

– А то ты не слышишь?! – привычно повысила голос Раиса, но, оглянувшись в глубь квартиры, опасливо сбавила обороты. – Музыка у них орет с вечера! Гогочут, топают, орут как придурки. Бутылки еще из окна кидают.

– А ты бы з-зашла, сказала… – неуверенно предложил Василий.

– А я и з-зашла. Сказала, – передразнила его соседка. – Сказать, что они мне ответили? Мне такого родной муж не говорит, даже когда пьяный. – Тут она отчего-то порозовела. – Боится по роже сковородкой получить.

– Т-тогда не надо, – отказался Василий, хотя ему было немного любопытно – чего же такого боится сказать горлопан и матершинник Раисин муж, который и сам не прочь в воспитательных целях заехать жене по физиономии, Василий даже пару раз разнимал их, когда Раиса прибегала к нему отсидеться, а супруг жаждал продолжения банкета. Но счел за лучшее не спрашивать. Меньше знаешь – крепче спишь. Хотя спать ему, похоже, удастся лечь не скоро.