Весенние зори - [20]

Дед Герасим встал из-за стола, подошел к самой рампе и, сияя от счастья и гордости, рассказал следующее.

— Я — старинный охотник. Таких охотников, как я, может, теперь и не осталось. Если посчитать, сколько я за всю свою жизнь зверя и птицы поубивал, то, может, другого такого охотника не найти. А почему это? Потому, что к каждому делу надо относиться с любовью, со вниманием, и тогда в каждом деле удача будет… А охоту я люблю и жить без охоты не могу. Я каждого зверя знаю, каждую птицу знаю, и лес и болото я знаю, как свою родную хату… Вот некоторые думают: охота — это пустяки, забава… Нет, милый, не забава!.. Вот пойдем со мной в лес или на болото. В лесу и на болоте я больше тебя услышу и увижу, хотя и старик. Каждый треск, каждый шорох я слышу и по шороху скажу тебе, что это такое. Заведи ты меня в незнакомое место, оставь одного — выйду, не заплутаюсь. Ночью по звездам, днем по солнышку выберусь. А если небо тучами заволокло, я по разным приметам выберусь: по муравьиным кучам, по стволам, по ветвям узнаю, где восход солнца, где заход, где юг, где север. А почему? Потому, что с детства охотой занимаюсь, и многому она меня научила. Без этой науки я не задержал бы злодея, который страшным шпионом оказался. Вот как, товарищи, дело было… Пришел я к Василь Семенычу, нашему председателю, прошу у него отпуск на три дня. Василь Семеныч отпустил меня. Он меня всегда отпускает, и всегда я ему говорю: «Спасибо, Василь Семеныч, не забываешь старика!» Вот и сейчас при всем народе говорю: Спасибо тебе, Василь Семеныч! Не отпустил бы ты меня, и не был бы пойман враг Советского государства… Ну, собрал я в сумку провиант, патронов штук тридцать наготовил — и пошел. Первый день по болоту походил, убил двух уток… А вечером в лес ударился. В лесу ночевать тепло, как в шубе: и ветер тебя не пробьет, и топлива на костер сколько угодно… Распотрошил я одну утку, разрезал ее на маленькие кусочки и варю охотничью похлебку. Кто такую похлебку пробовал — знает: нет ничего на свете слаще, особливо если две-три картофелины да луковку в нее запустить… Повечерял я и лег под деревом, зипуном накрылся… Эх, милый, лучше такой ночи нет ничего на свете! В небе звезды горят, угольки в костре потрескивают, лес разговаривает… И понятно мне, о чем он говорит. Каждый шорох понятен. Лежишь и думаешь, а о чем думаешь — не знаешь. Знаешь только: хорошо тебе, и ничего больше не надо… Проснулся я до света. Туман в лесу, как дым. На землю роса пала. Хотел было костерик развести, да раздумал: займешься костром и не заметишь, как солнышко встанет. А я люблю встречать солнышко. На рассвете в лесу самая красота. Небо светлеет, звезды гаснут, ветерок вверху прошумит и затихнет… Пичуга встрепенется, рябчик свистнет, тетерка заквохчет… А заря начнет полыхать — не наглядишься!.. И решил я походить до солнцевосхода. Закинул сумку за спину, ружье в руках держу — и пошел. Иду сторожко, по сторонам поглядываю, все примечаю. Вдруг справа тихонько треснуло, будто кто на сучок ногой наступил и сучок обломился. Замер я, оглядываюсь. Опять треснуло. Вижу: в тумане человек движется… «Эге, думаю, чего здесь человеку делать в такую пору? Черти еще на кулачки не бьются, а он по лесу шляется…» Знаю: земля наша пограничная, — не зашел ли этот человек с той стороны? Я — за ним тихохонько… А когда надо — я наполовину по воздуху иду. Ну чего смеетесь? Верно говорю: иду так, что в двух шагах не услышишь, как кошка или, скажем, тигра… С полчаса я за ним шел. Человек то в одну сторону идет, то в другую. «Ну, думаю, туман его запутал, сбился, милый, с дороги, потерял свое направление…» А когда солнышко взошло — туман начал таять. В лесу посветлело. Эх, и хорошо в лесу при солнцевосходе!.. Да тот человек мне всю красоту испортил: смотрел я за ним неотрывно и ничего не видал больше. «Пропадай, думаю, утро! Уж лучше я узнаю, кто такой по лесу шатается. Утро у меня еще будет. Я у Василь Семеныча попрошусь, и Василь Семеныч меня завсегда отпустит». Ну ладно… Остановился человек, по сторонам смотрит. Я за елкой притаился, глаз с него не спускаю. Вижу явственно: за спиной у человека ружье, на боку — сетка для дичи, на пузе — патронташ. Охотник, ясное дело!

— Маскировка! — громко сказал начальник погранзаставы.

— То-то, что маскировка, да разгадал я ее ловко!.. А спервоначалу поверил: охотник. Кашлянул я под елкой. Человек, как на пружине, повернулся. Подхожу к нему, смотрю зорко. Он, милый, руку в карман запустил и не вынимает. «Так, думаю, в кармане у него какая-нибудь штука: реворвер или бомба».

«Здорово», — говорю.

«Здравствуй», — отвечает.

«Охотишься?»

«Охочусь».

«Вот и я тоже».

В сетке у него чирок. Я на его сетку смотрю, он — на мою утку. Ну, конешное дело, охотник! Охотники всегда так: встретятся друг с другом и взглядом обшаривают — кто больше дичи убил. А еще у охотников привычка: чужие ружья рассматривать — чье лучше… Об ружье я дальше расскажу… Ну, стоим мы один супротив другого, разговариваем.

«Как звать тебя? Откуда ты?» — спрашивает человек.

Отвечаю:

«Я из деревни, отсюда недалеко. Звать меня Герасим. А тебя?»